Об этом и другом говорили русские пассажиры – «беженцами» нас тогда еще не называли.
«Он» выслушал различные пророчества, политические и стратегические объяснения общего положения, а также рассказы о том, как каждый из пассажиров, прежде чем попасть на суденышко, отвозившее нас к берегам Финляндии, должен был пройти через Сциллу и Харибду всевозможных виз, шлагбаумов, опросов и арестов, – выслушав все это с олимпийским спокойствием, он молвил, наконец, сильно потянув вниз свой длинный левый ус:
– Еще хуже будет… Хуже…
Такие же проблески здорового оптимизма и веры в Россию мне довелось обнаружить через некоторое время в Гельсингфорсе у другого известного русского общественного деятеля – у В. Д. Кузьмина-Караваева7, о котором кто-то еще в Петрограде однажды метко сказал, что в царскую эпоху «это был либерал в генеральских кругах и генерал – в либеральных». Хотя заслуга эта перед российской общественностью невелика, но в Гельсингфорсе весной и летом 1919 года В. Д. Кузьмин-Караваев, несмотря на свои преклонные лета и расшатанное здоровье, все же сделался активнейшим членом так называемого Политического совещания при будущем главнокомандующем Северо-Западного фронта. Он вел переговоры (через переводчиков) с англичанами об оружии и снаряжении, с американцами – о продовольствии для Петрограда, а в свободные часы срывал «фронду», исходившую от столпа гельсингфорсской оппозиции некоего сенатора С. В. Иванова, бывшего председателя Петроградской городской управы. Тот, например, находил, что все дело снабжения Петрограда продовольствием и санитарией должно быть представлено «закономерному органу городского самоуправления», каковым он столь же закономерно считал себя и двух-трех петроградских гласных, а не самочинному Политическому совещанию при главнокомандующем.
В этом выражалась вся его оппозиция. Но за эту дерзновенную смелость С. В. Иванов и прослыл тогда в Гельсингфорсе «демократом», вождем оппозиции, между тем как либерал генеральских кругов – В. Д. Кузьмин-Караваев – тяготел больше к «умеренным» централистам.
И вот однажды – это было вскоре после первого неудачного наступления на Петроград со стороны Ямбурга – когда молодые элементы за чашкой чая у А. В. Карташева8стали напирать на Политическое совещание, требуя от него больше активных действий, В. Д. Кузьмин-Караваев, выслушав горячие речи, спокойно молвил с выражением глубокой покорности судьбе:
– Погибла Греция, погиб Рим, погибнет, очевидно, и Россия…
То же пророчествовал, как мы видели, и наш спутник на пароходе, которому через 10 месяцев после описанной здесь встречи суждено было стать на некоторое время общемировой знаменитостью и «почти» золотыми буквами вписать свое имя в страницы истории России.
Это был – Юденич.
Я начал свой труд с описания встречи с Юденичем, конечно, не потому, что я склонен был считать его выдающейся фигурой в области политики или стратегии: еще меньше в мои задачи входило сделать из него национального «героя», которому якобы только по злому капризу судьбы не удалось завершить дело освобождения Петрограда осенью 1919 года и тем самым автоматически положить начало общему изгнанию большевиков из России.
Напротив, мне хотелось бы только показать, как идеология белого противобольшевистского движения неизбежно должна была привести к магическому превращению маленького ничтожного человека в «диктатора», что социально-политические силы, лежавшие в основе антибольшевистской вооруженной борьбы на всем протяжении российской территории, неуклонно и неминуемо должны были привести к краху всего движения – независимо от вопроса, где какой «диктатор» действовал, находился ли летом и осенью 1919 года на берегах Финского залива «сам» Верховный правитель или только его наместник – карикатура «главнокомандующего» – Юденич.
Болезнь белого движения была ведь не в лицах, не в тех или иных военно-политических «фигурах», оказавшихся по случайному стечению обстоятельств во главе, а в отсутствии у него идеологии или, точнее, по выражению Анатоля Франса, в злой его идеологии.
Вглядитесь, в самом деле, во внутреннюю сущность дела.
Все белые фронты 1919–1920 годов имели свои особенности, обусловленные местными географическими, национальными, гражданско-политическими и международно-правовыми факторами. У Колчака были одни условия, у Деникина – другие, на Архангельском и Мурманском фронтах – третьи, а на северо-западе, наконец, под Петроградом – четвертые. Некоторые из этих особенностей, влиявшие, несомненно, в большей или меньшей степени на ход событий, складывались в пользу антибольшевистской борьбы, другие – во вред. И тем не менее движение потерпело крах на всех фронтах и почти одновременно – подобно тому, как крахом же кончались войны, которые французские эмигранты эпохи Великой революции, прямо или косвенно, вели против голодной армии Конвента. Последний, помните, порознь и купно бил пруссаков, австрийцев, испанцев, сардинцев, словом, кому только охота была быть битым; англичан даже с их флотом армия Конвента голыми руками изгнала из Тулона.