— Как у Достоевского — «чем хуже, тем лучше», — объяснил Фролов. — Ельцин популярен и, что гораздо важнее, внушаем. Очень надеюсь составить его окружение из вменяемых людей, которые будут советовать дельные вещи. А он, если во что-то уверует — будет поддерживать их начинания во всем.
— А что будет с теми, кто в прошлой истории… рулил?
— Посмотришь, — подмигнув, загадочно ответил Серый.
И теперь мы впятером следили за перипетиями парламентской борьбы за высший государственный пост в СССР, дублированные торопливым переводчиком, едва-едва успевающим транслировать сложные мысли народных избранников. Помимо перевода каждую кассету сопровождал пространный папин комментарий, объясняющий who is who из людей, мелькавших на трибуне. Ландри, лично знакомый с огромным количеством народных избранников, иногда давал краткие характеристики и пояснял происходящее.
— Этого депутата назначили коммунисты? — спрашивал Том у Тима.
— Да, — важно кивал тот головой. — Это директор крупного завода, очень богатый человек. Он не прошел на территориальных выборах и попал на Съезд через Союз научных и инженерных обществ СССР. Для человека, которому нужно оказаться на Съезде, есть много путей. Общество художников или дизайнеров тоже прислали своих делегатов.
— А кто здесь от филателистов и нумизматов[33]? — лениво интересовался Луиджи. — Кто представляет интересы футболистов?
— Понятия не имею, — улыбался в ответ Тим, и сразу же тыкал пальцем в растянутый на стене экран: — Но вот эта чопорная дама — представитель Общества борьбы за трезвость.
— У нее же на лице написан постоянный запой!
— Потому и борется теперь, — острил Ландри. — Знает не по-наслышке.
— Это никакой не парламент, — безапелляционно заявил Том после трех часов просмотра. — Это сборище разных людей, совершенно не понимающих, что им следует делать. Ни у одного из них нет ни программы, ни единомышленников. Они понятия не имеют зачем собрались — то ли найти виноватых, то ли героев. Бедлам на выезде[34]. Ничего они не сделают.
Из того, что я успел отсмотреть, мне становилось ясно, что Горбачев полностью управляет процессом и депутаты предпочитают искать виноватых в нынешних неудачах больше в глубоком прошлом, чем среди своих соратников. Даже коммунисты выглядели растерянными — они не понимали, что происходит, что должны решить и кого назначить ответственным. Все были за перемены, но о самих переменах говорили невнятно, обходясь дежурными лозунгами.
На последней кассете помощник Горбачева Бакатин взял ожидаемый самоотвод. Ряды кандидатов в Президенты становились все жиже.
— Послезавтра Горби останется единственным участником выборного процесса, — пророчески заявил Ландри. — Рыжков ему не конкурент. Да и Вадим был не конкурент, но так была хоть какая-то видимость выбора. Сарж этого не хотел, но, кажется, комми опять нас обманули.
Действительно, все шло к тому.
Пока в кинозал не вошел отлучавшийся на минутку Лу.
Он держал в руках несколько газет и выглядел ошарашенным.
— Посылка на здешний адрес и на мое имя, Зак. Но почему-то здесь газеты на русском и еще на каких-то непонятных языках. И все они датированы завтрашним числом. Я ничего не понимаю!
Первая газета, судя по непроизносимому и нечитаемому названию Nepszabadsag — была венгерской. На первой полосе большая фотография Горби и поменьше — какой-то пухленькой симпатичной негритянки, текст под фотографиями я прочесть не смог, но дата, по крайней мере число, и в самом деле было завтрашним. Вторая газета, с такими же фотографиями, с чуть более произносимым названием Iltalehti, кажется, была скандинавской. Еще одна — шведская Dagens Nyheter — была мне знакома и предлагала читателю уже четыре фотографии — Горбачев на самолетном трапе, улыбающийся Горбачев на приеме у Франсуа Миттерана, Горбачев крупным планом, и опять симпатичная негритянка.
— Что это? — спросил я, а Луиджи протянул мне следующие несколько газет.
В «Правде» на первой полосе был напечатан большой заголовок «Великая ложь». С теми же двумя фотографиями. У меня возник великий соблазн броситься читать статью, но вокруг меня были люди и я отложил ее в сторону, отметив про себя завтрашнее число под орденами.
Следующей шла какая-то французская газета второго эшелона с теми же фотоснимками, и последними были четыре англоязычные: одна индийская Hindustan Times, одна тайваньская Taipei times, и две американских — Chicago Tribune и Newsday.