– Гм, полюс… – бухгалтер наморщил лоб. – Поселок, сельская местность?
– Как вам сказать… – подумав, проговорил я. – Пожалуй, деревня. Пашни, коровы, виноградники.
– Один рубль тридцать копеек в сутки, – решил бухгалтер. – Гостиница там есть?
– Еще бы, – обозлился я. – Небоскреб с трехкомнатными люксами.
– Тише, товарищ, – сказал бухгалтер. – Полетите самолетом?
– Не знаю еще, – вздохнул я. – Может быть, на собаках.
– Оправдательный документ будет?
– Будет. Запишу на магнитофоне собачий лай, – пообещал я.
– Все острят, – пробормотал бухгалтер. – А прочтешь их книжки, и хочется плакать.
Я пулей выскочил из бухгалтерии, купил билет на самолет и отправился открывать Северный полюс.
О ДВУХ ЗАЙЦАХ
Из двух убегающих зайцев выбирают того, который пожирнее.
Опытные люди говорили, что кратчайший путь на полюс лежит через Диксон, оттуда наискосок направо, потом прямо и налево за углом. Именно на Диксоне и базируется экспедиция «Север-19», одна из функций которой – завоз горючего, продуктов питания и различного оборудования на дрейфующие станции. Но этого почти что пойманного зайца мне показалось мало. Захотелось еще увидеть и черских друзей летчиков, пожать им руки и узнать свежие новости. Тем более что на телеграмму: «Можете ли доставить меня потом на полюс?» – прибыл ответ, смысл которого заключается в том, что куда еще, а на полюс – пожалуйста, в два счета.
Так я погнался за двумя зайцами. В результате главный, наиболее упитанный заяц юркнул в кусты, откуда время от времени издевательски помахивал хвостиком.
Вначале все шло хорошо. Оказавшись в милом моему сердцу Черском, я жал руки Володе Соколову, его Наташе, Тане Кабановой, Лабусову и с интересом слушал свежие новости. Но одну из них, самую свежую, мне оставили на десерт, когда я уже был сыт новостями по горло. Готовили меня к ней по чеховскому методу. Сначала начал вздыхать Лабусов.
– Да-а, – протянул он, – полюс-то…
– Что полюс? – насторожился я.
– Ничего, ничего, – заторопился Лабусов. – Летим, значит?
– Конечно, – обеспокоенно подтвердил я.
– Ну-ну, – с глубочайшим сомнением произнес в пространство Лабусов.
Я засуетился, но присутствующие меня заверили, что все в полном порядке.
Спустя минуту командир летного коллектива Владимир Алексеевич Седляревич тихим голосом заметил:
– И кто бы мог ждать от нее такого подвоха…
– От кого? – спросил я.
– От льдины, на которой «СП-15». Нужно ведь – перемахнула из восточного в западное полушарие, акробатка такая. Смешно, правда?
Может быть, это и в самом деле было забавно, но мне почему-то совершенно не захотелось смеяться. Я вдруг печенкой почувствовал, что между легкомысленным поведением льдины и моими планами имеется какая-то несимпатичная связь.
– Но вас это пусть не волнует, – весело добавил Седляревич, глядя на меня как на человека, которому сейчас один за другим вырвут три зуба. – Не на полюсе свет клином сошелся.
Я тут же ударился в панику и потребовал правды, и только правды. Она оказалась на редкость суровой. Несколько часов назад из управления прибыла радиограмма: в связи с тем, что льдина покинула восточный арктический район, обслуживаемый черскими летчиками, рейс на полюс отменяется.
Когда меня привели в чувство, я обвел глазами обеспокоенные лица и сказал:
– Все равно полечу на полюс!
– Безусловно,безусловно, – подхватили все. – Разве можно иначе?
Седляревич взглянул на часы.
– Через двадцать минут – срочный санитарный рейс. Хотите принять участие?
СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА
В наше время, когда великие изобретения едва успевают регистрировать, вертолетом никого не удивишь. Уж на что фантастическая штука лазер, и то редактор газеты морщится: «Сто строк на лазер? Многовато, пожалуй… Подумаешь, эка невидаль!» Воображение современника – редактор знает его психологию – можно поразить уж совершенно феерическим изобретением: вроде телепередач с Марса или – куда ты меня уводишь, фантазия? – наконец-то найденного средства от облысения.
Так что вертолет родился тихо, без рекламной свистопляски, и если теперь о нем пишут, то покровительственно, как о младшем брате самолета. А в последнее время особенно умиляются тем, что из вертолета получился отличный воздушный кран, удешевляющий строительные работы. Спору нет, хорошо, что вертолет может заменить кран. Но главное достинство вертолета именно в том, что его-то ничто не может заменить, когда нужно сесть на клочок земли или осколок льдины размером с волейбольную площадку. Вертолет стал единственной надеждой пострадавших, которых, кроме него, уже ничто не может спасти. Вот почему на Севере, где очень легко попасть в беду, но очень трудно выбраться из нее, к вертолету относятся с нежностью, с трогательной любовью. Вертолетчики знают это и гордятся своим исключительным положением. Их стрекозы карабкаются по небу со скоростью, которую пилот турбореактивной машины назовет черепашьей, да и груза вертолет поднимает во много раз меньше, чем ИЛ-18. Но этим грузом могут быть носилки с человеком, который не позже чем через час должен лечь на операционный стол; заблудившийся в тайге, умирающий от голода геолог; охотник, которого блудная льдина понесла в океан… Поэтому настоящий летчик никогда не позволит себе иронизировать над нелепым видом и архаической в наш век скоростью вертолета.
Из села Колымского пришла срочная радиограмма: с оленеводом одного из отдаленных участков колхоза случилась беда. От момента прихода радиограммы до вылета положены считанные минуты. Пока бортмеханик Юрий Смирнов и второй пилот Леонид Басов готовят машину, я разговариваю с командиром вертолета Анатолием Савенковым.
Что поделаешь, фраза избитая, но Анатолий Петрович любит свое дело, свою стрекозу и не собирается ей изменять: слишком большой и интересный кусок жизни отдал он вертолету. Как и многие люди, работа которых связана со спасением человека, Савенков сознает величие своей профессии и гордится каждым удачным санитарным вылетом, как хирург – спасительной операцией. Что ж, вертолетчик и хирург здесь соавторы, их легко понять и разделить их чувства. Много раз Савенков искал и находил в тайге, в тундре пропавших без вести людей, много раз возвращал к жизни тех, кому она, казалось бы, уже отмерила последние часы. В прошлом году не вернулся домой охотник-чукча. Долго Анатолий Петрович кружил над сопками, возвращался за горючим, снова искал – и нашел истекающего кровью человека. Молодой охотник повстречался с голодным медведем – самая опасная в тайге встреча. На выстрел уже не было времени, и вооруженный ножом человек схватился с медведем врукопашную. Он победил – и допустил непростительную оплошность: забыл, что медведь считается убитым только тогда, когда он уже больше не дышит. Разумеется, в таких случаях охотники не прикладывают зеркальце к устам зверя, но стоят в почтительном отдалении: береженого бог бережет. А наш паренек присел рядом с поверженным медведем, и тот в агонии хватил его лапой по лицу: выбил глаз, разорвал нос, щеки. От боли и потери крови охотник потерял сознание, и лишь фанатичное упорство Анатолия Савенкова вернуло раненому и жизнь и даже лицо: ленинградские врачи проделали блестящую косметическую операцию. И нынче охотник жив, здоров и по-прежнему промышляет в тайге. На его счету есть уже и другие медведи, к которым набравшийся опыта охотник относится, конечно, с большим уважением, чем к первому.
Мы летим над тундрой. Я сижу напротив хирурга, испытывая танталовы муки: разговаривать в вертолете – только нервы портить, все равно ничего не услышишь. Иван Иванович Махначевский, ведущий хирург и главный врач Черской больницы, задумчиво поглаживает свой чемоданчик, побывавший вместе с хозяином во многих спасательных экспедициях. Сотни операций проделал этот средних лет якут, выпускник Читинского медицинского института, но сейчас его лицо печально, и не надо быть телепатом, чтобы понять почему. Где-то в одинокой яранге лежит человек, жизнь которого в опасности. Что с ним? Нуждается ли он в немедленной операции или может перенести полет? Ох как плохо делать операцию в ста пятидесяти километрах от великолепно оборудованной операционной, по которой бесшумно скользят опытные сестры, без слов понимающие хирурга – по изгибу бровей, незаметному жесту.