Дьоллох рассердился, вытянул шею из сгорбленных плеч:
– Такое живописание дозволено только тем, у кого есть волшебный джогур! Если кто-нибудь увидит, чем ты занимаешься, и расскажет другим, взрослые подумают, что ты хочешь причинить вред существам, имеющим души. Тогда попадет и матушке с отцом. Скажут, вырастили пакостного колдуна!
Заступница Илинэ возмутилась:
– Атын не пакостный и не колдун!
– Людям будет трудно доказать, – покачал головою Дьоллох и велел отчистить лося с камня.
Рисунок был свежий, но успел втравиться в шершавую каменную плоть. Помогая Атыну стирать волшебный сон мокрым мхом и травой, Илинэ заявила:
– Я знаю: твой джогур ничуть не меньше, чем у летающего шамана на священном камне. Дьоллох сказал, что злые колдуны отнимают душу, рисуя того, кому хотят отомстить. Но ты делаешь что-то совсем другое, и это другое не всем понятно.
Чувствуя себя виноватым, Атын опустил голову:
– Ты правильно думаешь, я ни у кого ничего не собираюсь отнимать. А все же Дьоллох прав, на виду рисовать опасно. Я могу подвести матушку.
Перед сном Илинэ долго размышляла о пряморогом лосе. Рисунок показался ей очень красивым, но, если честно, вначале обрадовал, а после, когда пригляделась, испугал. Зверь походил на лютого Быка Мороза. Может, воздушная душа Атына, кружась над Мерзлым морем, усмотрела мужа Зимы в его ледяном стойле?
А ночью девочку позвала во сне Скала Удаганки. Должно быть, волшебное видение брата раззадорило к полету воздушную душу Илинэ. Матушка говорила, что у скалы сердитое лицо, а девочке оно почудилось добрым. Оно манило и улыбалось.
Утром Илинэ посмотрела в сторону Каменного Пальца, за которым скрывалась скала, и теплая волнующая дрожь окатила от затылка до пяток, так сильно захотелось побывать в горах жрецов. Илинэ, конечно, было известно, что носящим платья ходить туда воспрещено, но безмолвный зов тянул к себе невидимым арканом. Противиться ему она не могла, и после завтрака, отпросившись играть к соседям, потихоньку сбежала в горы.
Вблизи лицо скалы оказалось огромным и древним, как обглоданные волнами утесы Большой Реки. Несметные весны покоились в глубоких трещинах щек, высокое чело иссекли ветра. Хмурые глаза под сдвинутыми к переносью бровями пристально смотрели вдаль, на восток, горбатый нос нависал над сурово сомкнутым ртом… И все-таки она улыбалась. Вот странно!
Но еще больше удивилась девочка, обнаружив в подножии скалы, под косо вырубленным подбородком Удаганки, потаенную пещеру. Вход в нее прикрывали колючие кусты, сосна и мшистый валун. Кто-то ровно стесал в пещере стены. Они были шероховатыми и приятно прохладными на ощупь, а пол гладкий, как в юрте. Да и вся пещера напоминала жилье, пусть даже без камелька и окошек.
Время целой варки мяса просидела Илинэ в округлом левом углу просто так, бездумно перебирая белые прядки найденных здесь конских волос. А потом нечаянно уснула и увидела во сне крылатую Иллэ, предводительницу небесного табуна. Плотно сбитый лебяжий пух прилегал к сгибам литых крыл кобылицы. Понизу длинные маховые перья ниспадали упругими волнами. В иссиня-черных глазах ярко мерцали созвездия. Иллэ нагнула к девочке красивую голову, излучая тихую нежность, и заржала звонко, с печальными переливами. Будто запела или, скорее, заплакала…
Звон внезапно стал громче и навязчивее, приблизился к уху. Кобылица начала таять и пропала, сметя белоснежным хвостом остатки сна. Проснувшись, Илинэ наяву почувствовала возле себя чье-то присутствие. Прядь тонких волос, пахнущих можжевеловым дымокуром, щекотно мазнула по лбу.
Она открыла глаза и нисколько не испугалась, хотя было от чего. На правой щеке склонившегося к ней старика в белой дохе с колокольцами змеился уродливый шрам. Девочка опознала в этом человеке главного жреца, устроителя весенних праздников.
– Да будут благословенны дни твои, Илинэ, – поприветствовал он.
Старик не справился о новостях, как положено, поэтому она сразу спросила:
– Как ты выведал мое имя?
– Я – жрец, а жрецам многое допущено знать, – сказал старик, выпрямляясь. – А знаешь ли ты о том, что девочкам нельзя ходить на гору жрецов?
– Знаю. Но не знаю – почему… Так почему же?
– Потому что это не нравится Белому Творцу.
Илинэ снова хотела спросить – почему, но раздумала. Жрец постоял с отрешенным лицом и пошел к выходу. Обернувшись напоследок, кинул прерывисто, будто несколько раз кашлянул:
– Ладно, птаха. Я позволяю тебе приходить в пещеру. Только… никого не води сюда.
Гордость распирала Илинэ: не одному Атыну снятся волшебные сны! Не вытерпела, рассказала ему о крылатой кобылице Иллэ. Не обмолвилась лишь, где видела сон. Затем рассудила: жрец велел никого не водить в пещеру, но о том, чтобы никому не говорить о ней, не упоминал. Значит, можно брату сказать. Взяв, разумеется, слово крепко держать язык за зубами.