же попутчики по дороге сюда... Поэтому он, уже зная, кто здесь старший, собрал самое хорошее из собранных отцом продуктов и вещей. С увесистым пакетом в руках он подошел к седому вору и вручил в руки — для общака. - Я займу тот угол? - спросил молодой человек. Вор, задумчиво глядя ему в глаза, кивнул. Вообще, Максиму с сокамерниками повезло — здесь сидел народ возрастной, степенный, и они не обижали новичков, пока те сами не показывали себя с плохой стороны. А пакет Максима благополучно был спрятан под подушку старшего. Из молодых, кроме него самого, здесь был еще только один заключенный — ровесник, невысокий, мускулистый цыган, смуглый, белозубый и почему-то с голубыми, нетипичными для его нации глазами. Начиная со старшего, по кругу была пущена большая кружка крепко заваренного чая. Все шесть человек отпили из нее, последним оставался Максим. Он, как медик, в глубине души брезгливо относился к такой традиции, но не уважить сокамерников не мог, и тоже сделал полноценный глоток. Все-таки, при таком сильном паре от кипятка микробы по большей части погибнут. Несмотря на убогий быт камеры — сваренные из труб нары, грязно-коричневые стены и сырость, к которой присоединялась жара — Максим заставил себя привыкнуть к этой жизни, смириться. Ради отца и себя. Быть может, и ради Маши, чтобы выйти на свободу и доказать ей, что он не такой уж и отброс общества. Постепенно молодой человек наладил свой образ жизни в соответствии с тюремным распорядком: делал каждый день зарядку, составил меню из тюремной еды и отцовских продуктов, общался с новыми сокамерниками на разные темы и, благодаря своим медицинским познаниям, несколько раз оказал им помощь. Нельзя сказать, что Макс стал всеобщим любимцем, но уважение заслужил. Больше всего он сдружился с тем самым цыганом, который сразу привлек его внимание. Василь Лойко, из оседлой цыганской семьи, где было всего трое детей — мало по меркам его народа: он, брат и сестра, все уже взрослые. Однажды Максиму удалось помочь Лойко, когда у того возник серьезный нарыв на ноге, и он с трудом ходил. Причем, недоучившийся врач произвел свои манипуляции с помощью одного лишь хозяйственного мыла и воды — при игнорировании проблемы тюремным доктором, и результат пациента порадовал. С тех пор они стали хорошо общаться, вместе держались в камере и на прогулках, и Макс почувствовал себя более уверенно. Василь, кстати, тоже сидел впервые. В один из жарких дней, когда на прогулке их всех охранял только полный, задремавший на солнце надзиратель, молодые люди не спеша прохаживались по двору в составе колонны и присели на жесткую скамейку. Они разговорились на все темы: последние новости с воли, музыка, политика... Максим был удивлен. Он был несколько другого представления о цыганах — будто у них своя, замкнутая община, которая ничем не интересуется, кроме традиционных занятий. Эти мысли он и высказал новому товарищу. - А я не такой, - улыбнулся Василь, сверкнув белыми зубами. Он склонился к Максу и прошептал: - И в курсе новостей, и люблю рок, как и ты... ну, и сам пою неплохо под собственный аккомпанемент гитары. Английский, кстати,в техникуме на отлично сдал. У нас вообще семья необычная. Мама рано померла, когда младшую мою сестру Элю рожала. Это случилось в девяностые годы. Отец от родных оторвался, пошел на рынок торговать, заработал хорошие деньги, дом отстроил и сошелся с такой же торговкой, но русской. Жениться по нашим законам им нельзя, но жили они с мачехой прекрасно! И вот, спасибо ей: коней не крадем, гадать не предлагаем. Учились, познавали мир. Сестра в колледже получала специальность бухгалтера, и никто ее до получения диплома замуж не гнал. А потом мачеха бросила папу и уехала в свои края, сестре исполнилось восемнадцать, родня насела — ой, что было! Элю выдали замуж за троюродного брата. Он бил сестру, я вступился... не рассчитал силу, по голове ударил. Убил. И теперь я здесь, а отец еще и долг чести платит его семье, это большие деньги. Иначе покончат с ним... Вот что значит, когда нет барона, который бы рассудил всех и назначил наказание. Младший самый брат — тот потерян, он мачеху не помнит, настоящий цыган по воспитанию и взглядам. Максим чувствовал все большую симпатию к Василю. Между ними возникло некое родство душ и симпатия, порождающие настоящую мужскую дружбу. Василь был замечательным: отзывчивым, честным и добрым, и среди сокамерников тоже заслужил уважение. Хоть их двоих и называли снисходительно «молодняк» и «свежачок», относились как к равным. - Что здесь за посиделки? - хрипловатый бас прервал их дружескую беседу. Крепкая рука вцепилась в плечо Василя и приподняла его со скамейки. - Пацанчики, освободили сидение! Сейчас будут говорить старшие... Никто из их камеры не стал бы так говорить — к ним обращались по именам. Макс поднял голову и увидел невысокого, но очень широкого в плечах заключенного лет сорока. За ним стояло еще три человека. Молодой человек не знал, как вести себя в таких случаях, да и сам Василь растерялся. Все-таки, они еще не выдохнули тот воздух и понятия... с воли. Но, когда здоровенный мужчина поднял на нового друга кулак, Макс сгреб его за воротник футболки и отшвырнул к стене. Очевидно, тот этого не ожидал, и легко отлетел, ударившись затылком. Тем временем, за спиной парней возникли остальные их сокамерники. - Эй, Федя. Ты чего ребят трогаешь? - примирительным тоном заговорил Сергей — тот, кому Максим уступил нижние нары. - Молодежь, порядков не знают. Воспитывать надо. Ты-то куда лезешь? На кого? Объяснил бы спокойно, почему должны уйти... В эту ночь Максиму не спалось. Ему снились странные сны... Маша с каким-то другим мужчиной — в свадебном платье, в фате, с которой капельки крови текут; отец — вместо него здесь, на зоне; какие-то высокая каменная ограда, темнота и туман; лес и река; и в конце — Василь... мертвый, весь в крови, лежит на берегу этой самой реки. - Тьфу на тебя! Что ты так кричишь, - товарищ тряс его за плечи, сев рядом на нары. - Разбудишь ведь всех! До побудки еще два часа... * * - Ну, не плачь ты. Не могу слушать — сердце разрывается! Маша, ты еще не разобралась в ситуации, а уже совсем расклеилась. Я из твоего рассказа поняла только одно: парень, который отвозил тебя в больницу и приглянулся, попал в тюрьму. Дальше я ничего не разобрала из-за твоих рыданий! Лика и Маша сидели у озера, на пустынном каменистом пляже. Вечерняя тишина способствовала их откровениям, тем более, что Лика сразу потребовала объяснений странному поведению подруги. Маша попыталась изложить все, но не выдержала и заплакала. - Да. В тот вечер, когда мы с тобой приехали за Вовкой, я увидела Максима. Среди других заключенных, под конвоем! Он говорил по телефону, что его осудили за убийство, и вот теперь привезли именно сюда... Сердцем чую, он не виноват — его подставили. К тому же... ты меня знаешь, я редко влюбляюсь. А он с первого взгляда в душу запал! Ох, Машка... да, она по натуре была однолюбом. Но тут уж больно странная история! Лика опасалась за свою наивную, чувствительную подругу. Она много слышала на старой работе историй о том, как все зеки считают себя невиновными. Они, если не имеют женщин на воле, находят свободных, вступают в переписку, начинают тянуть продуктовые передачи и деньги. За маской приятного парня может скрываться самый матерый преступник! Именно такие превращают нормальных девушек в «ждуль» - тех, кто живет ожиданием любимого с зоны и тратит на это лучшие годы. Причем «ждуля» не может построить отношения как с нормальным мужчиной на воле, так и с отсидевшим: как только он освобождается, она находит нового зека и продолжает ждать. Учитывая, что Маша верно ожидала возвращения парня из армии, у нее были все предпосылки стать отличной «ждулей». К тому же, отец — начальник колонии, куда попал этот Максим, вряд ли обрадуется тому, что дочь влюбилась в преступника, а в глазах общества и по закону он все-таки был именно таким. Только вот как донести свои мысли до Маши? Она желала подруге только добра и благополучия, но та, в пылу своей внезапной любви, могла подумать, что она завидует, или что-то в этом роде. Рассудительная Лика иногда чувствовала себя мамой Маши, хотя была старше чуть больше чем на год. - Ладно. Допустим, его подставили... всякое бывает, - согласилась Лика, обняв Машу. - Но чем мы можем помочь? И что ты сейчас собираешься делать? - Я хочу узнать больше информации, - всхлипнула Маша. - Что там случилось, и почему его осудили. Думаю, сердце меня не обманывает. Мне нужно увидеться с ним... но так, чтобы папа ничего не узнал. - Чтоб начальник тюрьмы не знал, кто приходит к его заключенным? - нервно усмехнулась Лика. - Да ты фантазируешь, подруга. Знаешь же, какая репутация у Николая Геннадьевича. Без его ведома и муха не проскочит. Девушка, покраснев, вспомнила, что и она сама на днях не смогла укрыться от глаз Ламонина. Боже, что он подумал о ней и Вовке?! Явно не то, что она просто осталась поухаживать за другом и проследить, чтобы он не остался с тепловым ударом и высокой температурой в одиночестве. - Вовка, - оживилась Маша, будто прочитав ее мысли. - Он ведь может помочь! Лика, он ради тебя все сделает. Лика напряглась, и Маша поняла, что задела скользкую тему. Ее подруга, думая, что Володя пережил свою влюбленность и стал другом, подпустила его очень близко к себе. Намного ближе, чем когда он не скрывал своей любви. Вообще, Лика меняла парней, как перчатки, но избегала настоящ