Маша подула на кофе и стала пить. Было действительно очень вкусно. Чувствовалась корица и еще какие-то пряности.
– Спасибо, Галина Сергеевна, – сказала Маша, отставляя чашку с осевшей на дне гущей.
– Не за что, Машенька. На здоровье.
Галина Сергеевна взяла чашку, повертела ее в руках.
– А хочешь, я тебе погадаю на кофейной гуще? – спросила она вдруг.
– Вы разве умеете? – удивилась Маша.
– Ну конечно, умею. Раз предлагаю. Так что – погадать?
– Ну, давайте, – вяло согласилась Маша. – Я, правда, в это все не очень-то верю…
– А это не важно, веришь ты или нет, – мрачно и как-то обреченно отозвалась Галина Сергеевна. – Сейчас, подожди-ка секундочку…
Она взяла блюдечко и опрокинула на него Машину чашку. Несколько секунд подержала так, плотно закрыв глаза и что-то беззвучно бормоча. Потом снова перевернула чашку вниз дном и уставилась внутрь, на замысловатые кофейные разводы.
– Ну что там? – спросила Маша тем же тоном, каким спрашивала у акушера-гинеколога о результатах очередного УЗИ матки.
Галина Сергеевна молчала, испуганно и как-то даже слегка восхищенно глядя в чашку.
– Что там? – занервничала Маша.
– Да вот… что-то не вижу почти ничего, – нехотя отозвалась хозяйка, и Маше сразу стало ясно, что та, наоборот, видит, и видит, скорее всего, плохое.
– Что-то не так? Скажите мне, пожалуйста. А то ведь я все время теперь буду думать, переживать…
– Да ты ведь сказала, что не веришь в такие вещи?
– Не верю… Но сейчас как-то мне… не по себе. Так что?
– Ну хорошо. Ой, жарко здесь что-то… – Галина Сергеевна засунула свою старую дрожащую руку в молодые, блестящие в солнечных лучах волосы, зажала несколько темных прядей между пальцами и вдруг легким привычным движением сдернула все это сияющее великолепие с головы.
– Так это не ваши волосы, – растерянно прошептала Маша.
На гладком, молочно-белом, влажном от пота черепе Галина Сергеевны тут и там виднелись оазисы седого наэлектризованного пуха.
– Ну да – парик. Из натуральных волос, – не без гордости пояснила хозяйка. – Ты слушать-то будешь?
– Буду, – кивнула Маша, все еще разглядывая неожиданно открывшуюся хозяйкину лысину.
– Так вот. Родится у тебя мальчик, Мария…
– Это я и так знаю. На УЗИ говорили.
– Если ты будешь перебивать, я больше ни слова не скажу, – обиделась Галина Сергеевна.
– Ой, простите, простите. Не буду.
– Родится у тебя мальчик. Красивый мальчик. И будет ему имя – Иван.
– Ну уж нет, – снова встряла Маша. – Я назову его Яша – в честь моего папы.
– Не перебивай меня. Иван будет его имя, как бы ты ни назвала его, глупая. И будет он тебе хорошим сыном – да только вот ты будешь ему плохой матерью. И будет он умным, веселым и здоровым, пока не исполнится ему семь лет. А дальше…
– А что дальше?
– А дальше я совсем ничего не вижу, – снова соврала Галина Сергеевна, но Маше не стала ее уговаривать: ей не очень-то хотелось слушать продолжение.
– Что, на дне этой дурацкой чашки написано, что я буду плохой матерью? – ехидно спросила она.
– Да, – ответила хозяйка. – Так написано. Так тому и быть.
Галина Сергеевна мало походила на оракула, и псевдо-провидческий тон, который она взяла, Машу очень раздражал.
– Ну, это мы посмотрим, – сказала она зло, взяла из рук Галины Сергеевны чашку и сунула под струю воды.
– Ну и правильно. Не обращай на всю эту ерунду внимания. Ты бы погулять, что ли, сходила, Машенька, – сказала хозяйка уже совершенно нормальным тоном, – свежим воздухом подышать. Малышу-то полезно.
Галина Сергеевна промокнула взопревшую макушку салфеткой и водрузила парик на место.
– Ну да, схожу, – Маша медленно поплыла к выходу.
– Постой. А ты, может, знаешь что… отдай его мне, а? Я деток люблю.
– Что?! – изумилась Маша. – Кого отдать?
– Ну ребеночка твоего… я, конечно, имею в виду – на лето… – стушевалась Галина Сергеевна, – я бы с ним нянчилась… я деточек… люблю…
Маша вышла из кухни, не дослушав. И подумала, что если хозяйка еще хоть раз вернется к этой теме… «отдай его мне»… нет, ну ничего себе!.. если еще хоть раз она услышит что-то подобное, ноги ее больше не будет в этом доме.
Но больше Галина Сергеевна ни о чем подобном не говорила. Да и вообще стала к Маше как-то заметно холодней и говорила с ней редко.
А вот сумасшедший дядя Леша приставал с разговорами по-прежнему. Дядя Леша был шизофреником, алкоголиком, убежденным христианином, патриотом, антисемитом и философом. Опасное сочетание. Когда с ним случалась белая горячка…
Кудэр открыл глаза, резко вскочил со скамейки.
– Не сейчас, – сказал сам себе вслух.
Воспоминания, спутавшиеся в скользкий живой клубок, крепко цеплялись друг за друга – попробуешь вытащить одно, а за ним уже тянется, извиваясь, второе, третье… И вот уже кажется, что этот клубок – просто один невероятно длинный червь чьей-то судьбы, чьей-то жизни – завязанный узлами, свернувшийся кольцами. Развязывать и разматывать его сейчас? Нет. Времени нет.
В семь уходил поезд Кельн – Москва. Нужно было идти на вокзал, снова искать подходящее лицо.