разоблачения, как это свойственно представительницам моего пола, я
слабеющим голосом упросила солдата, если он желает заслужить прощение,
доставить меня в шатер лорда-наместника. Незадачливый солдат уже успел с
удивлением заметить нежность и белизну моей кожи и изысканность наряда. Он
быстро созвал нескольких товарищей, которые помогли уложить меня на
носилки и отнести к шатру Эссекса. Наступило утро. Я видела, как первые лучи
солнца огнем зажглись в золотых украшениях шатра командующего...
Несколько офицеров вышли из шатра, пока я приближалась к ним. Сердце, из
которого с каждой минутой жизнь вытекала по каплям, сделало героическое
усилие, чтобы целиком вобрать в себя всю сокровенную суть того, с кем,
казалось, в этот миг мне предстояло навеки расстаться. Мне почудилось — еще
прежде, чем он заговорил, — что я слышу голос, столь дорогой мне.
Почудилось ли? Ах, я видела, как он ринулся вперед, едва только догадка осенила
его, но, не дойдя до меня, вдруг остановился как вкопанный, и самая душа
его, излившись стоном, устремилась мне навстречу.
— Да, Эссекс, — вымолвила я, протягивая слабеющую руку, — несчастной,
которой Небеса не дозволили жить в твоих объятиях, дарована иная
милость — умереть в них.
Но как описать мне слезы восторга, муки сердца, с которыми чувства его
возвращались к жизни? Блаженство этой минуты оказалось непосильным для
меня, наступило долгое беспамятство, вызванное потерей крови, и я вновь
приблизилась к самому краю могилы.
Добрая леди Саутгемптон мгновенно отозвалась на зов своего кузена, и ее
присутствие сообщило моему положению благопристойность, которой оно
так давно было лишено. Все ухищрения медицины были направлены на то,
чтобы уврачевать мою измученную душу и укрепить изнуренное тело. Тот,
кто один только мог придать действенность лекарствам, не отходил от меня
ни на шаг, и, пока на разговоры был наложен запрет, его любящий взгляд
поддерживал мои силы. Ах, как сладостны были мне даже эти страдания,
каким счастьем было вновь открыть свое сердце для тех нежных побуждений и
чувств, которые были вытеснены оттуда войной и ужасами существования,
молчаливо соединиться душой с единственным ее властелином и верить, что
отныне, какова бы ни была его судьба, моя будет с нею нераздельна.
Как только позволило мое окрепшее здоровье, я во всех подробностях
рассказала о том, что произошло с тех пор, как лорд Эссекс оставил меня в
Сент-Винсентском Аббатстве. Он, в свою очередь, сообщил мне, что
бесчувствие, в которое Тайрона погрузил настой опия, столь решительно поданный
мною, едва не стало роковым для него, так как лишь неослабный уход и
усилия врачей сохранили ему способность дышать; с тех пор, стоило
потревожить его тяжелый и нездоровый сон, как он неизменно впадал в опасный
бред. Эссекс добавил, что о смелом поступке, посредством которого я обрела
свободу, не переставали говорить в обоих лагерях во все то время, пока
судьба моя оставалась неясной. Я возблагодарила Небеса, не допустившие меня
совершить грех убийства — даже такого злодея, и не сразу заметила, что
ничего более Эссекс мне не рассказал.
Я вскоре узнала от леди Саутгемптон прискорбную правду, которую
милорд пытался скрыть от меня. Елизавета непрестанно побуждала его
продолжать военные действия, от которых, из страха за меня, он до сей поры
воздерживался, но, видя наконец, что и просьбы ее, и приказы равно бессильны, она
прониклась к Эссексу холодностью и враждебностью. Сообщения друзей из
Англии дали ему немало веских оснований полагать, что его недруги
постепенно обретают в сердце Елизаветы главенствующее положение, которое он
столь же постепенно утрачивает, поскольку ее благосклонностью теперь
щедро отличены сэр Уолтер Ралей, семейство Сесил и граф Ноттингем — партия,
давно готовившая падение Эссекса и Саутгемптона и теперь говорящая о нем
как о свершившемся факте. Они сообщали также, что даже простой люд
недоволен медлительностью войны в Ирландии и что Эссекс не может более
полагаться на свою былую популярность.
Моя подруга неосмотрительно поведала мне об этом, поглощенная той
стороной происходящего, что имела отношение к ней, забыв, как близко это
затрагивает меня. Я припомнила сведения, отправленные Елизавете Тайроном,