возрасту и простодушию, и из наших рассказов в их неискушенном воображении
сложилась картина, исполненная величия, блеска и веселья.
Удачная мысль выдать себя за супружескую пару позволила нам с леди
Саутгемптон поместиться в общей комнате, и часы, отведенные для отдыха,
мы посвятили обсуждению нашего нынешнего положения и скорейшей
возможности возвратиться в свою страну, в то окружение и к тем связям, от
которых морская буря отторгла нас. Моя подруга справедливо заметила, что
матросы, потерпевшие крушение вместе с нами, и окрестные жители — это
единственные люди, которые могут посетить отдаленный и безлюдный
остров, и если мы не воспользуемся возвращением матросов, то придется
всецело довериться великодушию лэрда Дорнока, о ком мы едва ли можем судить
по этим дружественным молодым людям, проявившим к нам такое горячее
сочувствие. После того, как ходатайство Эссекса обо мне было отвергнуто
моим братом, я могла опасаться самого худшего, доведись мне в силу
каких-либо обстоятельств оказаться в его власти, и потому, лишь держа в строжайшей
тайне наши имена и положение, могли мы надеяться обрести свободу. Как,
при таких стеснениях, могли мы ясно представить свои нынешние
обстоятельства тем двум людям, для которых они составляли ближайший интерес, ни
одна из нас не ведала. Однако необходимость побуждала нас принять какое-
то решение, и, уверенные, что почерк каждой из нас знаком ее адресату, мы,
несмотря на крайнюю усталость, посвятили часть ночи составлению двух
писем, чтобы передать их отплывающим матросам. Пришло утро и с ним —
горестное известие о том, что мы опоздали на несколько часов, так как
спасшиеся с нами люди наняли рыбачье судно и отплыли при перемене прилива; о
том же, куда они направились, станет известно владельцу лишь по
возвращении судна. Я не поручилась бы, что наши молодые покровители не утаили
намеренно от нас столь важное обстоятельство в надежде продлить наше
пребывание в замке, но будь это даже и так, гораздо непростительнее были
собственные наши беззаботность и нерасторопность. Мы наняли лодку и послали
следом с письмами, но после нескольких дней мучительного ожидания
получили свои письма назад вместе с печальным известием, что поиски и
расспросы оказались тщетными. Теперь нам оставалось только надеяться на
великодушие лэрда Дорнока, и мы приготовились терпеливо ожидать его
возвращения.
Юные брат и сестра проявили живейшую озабоченность нашим
положением, но не в их силах было помочь нам. Мы оказались пленниками без
тюрьмы, в окружении ревущего океана, и лишь случай мог вернуть нам свободу.
Дни тянулись с тяжелой медлительностью. Порой я со вздохом вспоминала,
что нахожусь в Шотландии, в королевстве, где по праву рождения могла пре-
тендовать на сан, который дал бы мне возможность самой решать свою
судьбу, если бы стечение обстоятельств, предшествовавших моему появлению на
свет, не сделало все дары судьбы и природы одинаково бесполезными для.
меня. Я пыталась узнать об истинном характере шотландского короля, но даже
из отзывов его друзей явствовало, что я могла бы назвать его добрым, только
считая слабым и зная, что в таком случае он должен быть окружен
искусными интриганами, готовыми использовать его слабость к своей выгоде —
словом, я поняла: как ни близки мы по крови, мы от рождения различны так,
как только могут быть различны два человека, и наша встреча грозила бы
бедой слабейшему. Сердцем и мыслями обращаясь к Англии, я не находила
облегчения. Не имея никаких вестей оттуда, словно вокруг простиралась
Аравийская пустыня, я тщетно пыталась узнать, какой прием встретил Эссекс
при дворе. Имя, которое я в гордыне сердца считала известным всему миру,
здесь, в сопредельной стране, было, как поняла я, смиряя гордость, не ведомо
почти никому: я одна вновь и вновь повторяла его, и даже те, кто искренне
желали помочь мне, лишь эхом откликались на звук его, столь дорогой, столь
милый моему сердцу. У меня были все основания страшиться того, что
сомнения в моей безопасности заставят Эссекса пренебречь своей, и я отреклась бы
от любого блистательного будущего, являвшегося мне в воображении, лишь
бы ничто не угрожало жизни графа.
Слишком поздно я горько пожалела о гордости, заставившей меня