Леди Арундел и я провели часть ночи, укладывая эти ценности в пустые
сундуки, специально для того привезенные, потом, закрыв потайной шкаф и
уничтожив все следы наших поисков, легли спать. Мы отправились в путь
ранним утром, увозя с собой старого слугу лорда Лейстера, на которого так
горестно подействовали воспоминания о былом, и двух других, давно уже
отосланных прочь из замка и живших в беспросветной нужде в деревушке по
соседству. Мое сердце радовала возможность возместить этим беднякам
потерю, непоправимую для меня самой, и их глубокая привязанность ко мне в
немногие оставшиеся им годы с избытком вознаградила меня.
Благодаря посредничеству тех друзей, что у меня еще сохранились, не-
сколько именитых лондонских купцов взялись добиться формального
подтверждения обязательств, расписок и прочих бумаг, в результате чего со
временем были востребованы и получены такие значительные суммы, что они
обеспечили мне с дочерью жизнь в богатстве и изобилии. Годы и несчастья
скрепили давнюю дружбу между мною и леди Арундел. Мы соединили свои
семьи и доходы. Дом ее был, по счастью, так близко к Лондону, что я имела
возможность пригласить первых наставников к своей дочери, и так как
пошатнувшееся здоровье леди Арундел делало ее такой же пленницей своего
дома по необходимости, какой я была по собственному выбору, обе мы
постепенно обрели в успехах моей дочери мирное и все возрастающее довольство,
вполне заменившее собою интересы света, от которого мы отгородились.
Ах, могла ли я желать большего счастья? Простите, сударыня,
чрезмерность материнской любви и гордости и позвольте мне представить Вам
сокровище моего сердца, какой она была в свои пятнадцать лет.
В эти годы Мария уже была чуть выше меня ростом. С фигурой,
соединившей в себе безупречную стройность с вольной и изменчивой грацией расцвета
юности, в ней сочетались совершенные черты ее отца, женственно
утонченные полупрозрачной белизной кожи и румянцем — живым и нежным. Волосы
того золотисто-каштанового цвета, что прежде я видела только у него,
спускались ниже пояса пышной массой природных кудрей, сообщая ее красоте вид
чрезмерного богатства. Если она что-то унаследовала от меня, то лишь
спокойно-скромное выражение лица, а от моей сестры ей досталась та
покоряющая, чарующая улыбка, которой ни у кого, кроме них двоих, я более не
встречала. Увы, теперь эта улыбка принадлежала ей одной. При легкости и
гибкости фигуры все линии ее были совершенны в своей плавной округлости, и
всякий раз, глядя на мягкий изгиб ее белых рук, когда она брала лютню, я
думала, что руки ее даже прекраснее лица.
Голос ее звучал одинаково сладостно в речи и в пении — с той лишь
разницей, что речь ее смягчала душу, наполняя тихой радостью, а пение увлекало в
восторженный полет. Ум ее был силен и проницателен, но возвышен и
утончен. Душевная чувствительность (развившаяся прежде всех ее прочих
свойств души) отличалась более глубиной, чем пылкостью. Материнский
жизненный опыт умерил восторженность, присущую юности, но проявлялось это
лишь в ее любви к знаниям. Среди упорных и неустанных занятий книги
были ее единственной роскошью, музыка — единственным отдыхом. Восполняя
отсутствие тех светских удовольствий, которых осторожности ради сочла
благоразумным ее лишить, я в изобилии одаривала дочь теми радостями, к
которым влекла ее природная склонность. Я держала музыкантов,
специально чтобы аккомпанировать ей.
В эти годы, заполненные ею и ее интересами и занятиями, я познала то
сладостное, хотя и грустное удовольствие, которое известно лишь родителям и
которое, быть может, вознаграждает нас за все более живые радости, что
приходят нам на память. И чем пленительнее она становилась, тем более
необходимым считала я скрывать ее от чужих глаз. Вознося за нее ежедневные
молитвы Богу, я всецело вверяла свою дочь Его воле, решив, что ни гордость
моя, ни тщеславие, ни честолюбие не посягнут на то счастье, о котором я
молила для нее.
Перечитав это описание, я поняла, что Вам будет нелегко поверить ему, но
я не склонна упрекать себя в пристрастности и могла бы сослаться на всех,
кто когда-либо видел мою дочь, чтобы они подтвердили, что я не погрешила
против истины. С какой готовностью сделала бы это леди Арундел — питая к