драгоценную для меня не менее, чем для Вас?
Порочная женщина, с которой судьба, в наказание за все мои грехи,
соединила меня, непостижимым образом проникла в те замыслы, которые я
полагал ни для кого не доступными, и, предвидя в осуществлении их свой позор и
гибель, прибегла к чудовищному средству, чтобы спасти себя от них. Уже
знакомая с ядом и смертью, среди служанок моей дорогой утраченной
возлюбленной она нашла корыстную душу, и та помогла ей удалить моего ангела
из этого мира. Нет нужды говорить, какую ненависть, какое презрение и
отвращение вызывает у меня это чудовище. Я отдаю ее на Ваш суд и не желаю
скрываться от него сам, если Вы по-прежнему считаете меня виновным.
Последние слова умирающего святого не могут быть пламеннее и
искреннее тех, что я произношу сейчас. О, постарайтесь же вернуться к жизни,
сударыня, не отягчайте моей измученной души сознанием, что я сократил дни
Ваши, не оставляйте меня жить под бременем Вашего проклятия!»
Увы, к чему были эти поздние уверения? Когда ядро пробивает грудь, не
все ли равно, откуда оно летит?
Я не могла, однако, отказать в доверии этому письму и, виня себя за то,
что не была, возможно, справедлива к писавшему, искупила свою
несправедливость, простив его.
Человеческую природу, которая всегда враждебна разрушению, нетрудно
возвратить к состоянию медлительного страдания, но измученная душа не
способна восстанавливать свои силы.
Деятельные устремления, некогда поддерживавшие меня, исчезли навсегда.
Достойный священнослужитель, о котором я упоминала, продолжал свое
попечение надо мною и благочестивыми утешениями старался
противодействовать апатии, в которую я все глубже погружалась. Но кто может исцелить
сердце, сокрушенное столь многими печалями? То, что оно поистине было
сокрушено, служило мне единственным утешением. Я обводила мир
затуманенным взглядом, не находя в нем ничего, на чем взгляд пожелал бы
остановиться, и Де Вир направил мой взгляд к Небесам: он убеждал меня помнить, что
мое сокровище лишь временно разлучено со мною, а не отторгнуто от меня
навсегда, что каждый проходящий день приближает меня к обретению его.
Для гнусной женщины, которая, к погибели своей души, загубила
единственную отраду моей, я не решилась изобрести наказание — я не посмела
довериться себе в столь опасном желании. Нет, я предоставила ее воле Бога, закон
которого она преступила, и Он даже в этом мире устрашающе покарал ее.
Благочестивый Де Вир, сохранив и возвратив мне мои драгоценности, явил
безупречную честность своей натуры, и я выразила ему свою признательность
способом, который должен был тронуть его сердце и упрочить его состояние.
Я решила удалиться во Францию, где могла бы, по крайней мере, умереть
спокойно, и умоляла его отправиться вместе со мной. Не желая немедленно
покидать своего покровителя, дабы не выказать неблагодарность, он утешил
меня надеждой вскоре приехать и разделить мое добровольное изгнание.
Насколько человек, завладевший непорочным сердцем моего отлетевшего
ангела, был не достоин этого сердца, я вскоре вновь с очевидностью
убедилась. Оттого, что я решила сопротивляться отчаянию, оттого, что
прислушалась к велениям добродетели и религии и согласилась дожить до конца срока,
отпущенного мне Всемогущим, его ограниченный ум поверил, что душа моя
доступна мирским утешениям: он дерзнул предложить мне от имени короля
запоздалое признание, отличия, состояние. Небо! Как могли они
предположить, что я пожелаю быть обязанной чем бы то ни было любому из них,
равно презираемых мною? Самая мысль об этом едва не лишила меня остатка
сил, едва не разрушила то спокойствие, что с помощью религии я обрела в
своем горе. Это, однако, убедило меня, что я смогу беспрепятственно
покинуть свою тюрьму, где оставила, увы, все, что было мне дорого. Я вновь
отправилась в бескрайний мир, никому не ведомая, никем не любимая, сама
избрав для себя этот жребий!
Когда во Франции я сошла на берег, лихорадка моя возобновилась с
самыми опасными симптомами. Ах, могу ли не упомянуть здесь еще об одном
ангеле, которого Небеса послали на помощь мне? Приезд французского посла,
направлявшегося в Англию, хотя поначалу показался утомительным
неудобством в тесноте маленькой гостиницы, тем не менее продлил мне жизнь. Его