— О Боже! — восклицала я, ломая руки. — Теперь мы воистину погибли.
Безжалостная разрушительница моего покоя разрушит и твой. Злорадные
взоры всех будут теперь устремлены на ту, которая трепещет от всякого
случайного взгляда. О, зачем не стало мне могилой то тихое жилище, где я
долго и мирно существовала, если, покинув его, я принесла лишь несчастье
человеку, которого люблю!
— Почему моя Матильда, — с благородной кротостью вопросил лорд
Лейстер, — лишь за собой оставляет право проявлять любовь и великодушие?
Быть может, влияния моего на Елизавету еще довольно, чтобы я мог убедить
ее, будто единственно страх за ее благополучие привел меня домой. Если же
нет, разве не перенесу я малого унижения во имя той, что столько вынесла
ради меня? Самое большее, что может открыться, — это наш брак. Перед
тайной твоего рождения могущество злобы бессильно. Соберись же с духом,
любовь моя, и давай примем все меры, необходимые для нашей общей
безопасности. Обо мне не беспокойся — я сумею позаботиться о себе сам. Никогда
более, клянусь тебе в этом, твой муж с тобой не разлучится. Мечты о славе и
богатстве отступают перед истинными требованиями жизни. Давай вместе с
милой сестрой нашей искать приюта во Франции. Утратив зависимость от
королевы, я не буду нуждаться в средствах для поддержания роскоши. Так
объявим о нашем союзе, и пусть нежность моей дорогой Матильды, в которой ее
главное очарование, станет и добродетелью ее, и счастьем. Там, вдали от
мстительных замыслов Елизаветы, мы станем без страха и бесчестия
спокойно ожидать конца ее царствования. Представь себе, любовь моя, какая это
будет ни с чем несравнимая радость — окружить трон твоей матери
прелестными залогами нашего союза. И в то время, как королевские помыслы
потребуют всей силы ее воображения, природа каждым биением пульса будет
отдаваться в ее сердце.
Какие сладостные видения теснились перед моим мысленным взором!
Лорд Лейстер, безразличный к мнению королевы, решил предстать перед
нею, не вдаваясь в причины своего возвращения, о котором уже сделалось
известно всему двору. Елизавета некоторое время не покидала своей спальни,
но, однако, удостоила Лейстера аудиенции еще до того, как поднялась после
болезни. Я знала ее капризный и переменчивый нрав, и, как раз когда я
размышляла, каким образом она поведет себя, несколько фрейлин, бывших при
ней в эту минуту, появились из дверей ее спальни. Та, что вышла последней,
объявила мне, что изволением королевы я одна должна присутствовать при
ее беседе с лордом Лейстером. Сознание вины сотрясло меня, как удар
грома, и я вступила в королевскую опочивальню, как несчастный осужденный
входит в камеру, где для него готовится дыба. Лорд Лейстер, удивленный не
менее, чем я, выразительным взглядом указал мне место, где задернутый
полог скроет от ее глаз перемены в выражении моего лица, и там я встала ни
жива ни мертва.
— Лейстер, — слабым голосом промолвила королева, — твое неожиданное
возвращение при известии о моем нездоровье еще раз подтверждает твою
беззаветную преданность и не подвластную времени любовь. Я долго
противилась той нежной склонности, которой отметила тебя в юные годы, но
теперь, когда у меня более нет могущественных врагов, я могу увенчать твою
страсть и уступить своей, не подвергая опасности ни себя, ни государство.
Новый, мною обнаруженный заговор, направленный на освобождение Марии,
делает необходимым с помощью моего замужества положить конец ее
надеждам и надеждам ее сторонников. Теперь мой черед удивить их. Я долго
обдумывала этот шаг и уже не раз решалась призвать тебя, но твое
возвращение, свидетельствуя о силе твоей любви, требует немедленной награды.
Прими же наконец столь долго ожидаемую тобой руку Елизаветы, которая тем
самым отрекается от всякой иной над тобою власти, кроме той, что дает ей
твое сердце.
Она умолкла и протянула ему увядшую руку. Лорд Лейстер в
невыразимом смятении, всякую минуту опасаясь, что я лишусь чувств, с трудом
выговорил несколько бессвязных благодарственных фраз и поцеловал эту
роковую руку, которую она более у него не отнимала. Его глаза на мгновение
остановились на мне, и, о! как много выразил этот взгляд!
— Дрожь твоей руки говорит мне, — продолжала она, — как сильно я