поразила тебя. Умерь свое изумление. Мой выбор ни для кого не будет
неожиданностью и нанесет сокрушительный удар Марии. Я вполне оправилась от
болезни и намерена сейчас выйти. Я желаю, чтобы отсюда меня повел ты и,
заняв место рядом со мной на королевском возвышении, тем подготовил всех
моих подданных к заявлению, которое я намереваюсь сделать завтра.
Церемония бракосочетания должна быть великолепной — подготовка ее потребует
времени, но никогда более тебе не придется отлучаться от той, которая
убедилась, что не может, как ни старалась, жить без тебя.
Природа знает примеры тому, как робкие создания, которые от одной
только темноты могут лишиться чувств, в обстоятельствах крайних
бестрепетно противостоят бушующим стихиям. Я, которая до той минуты была
способна лишь на слезы и трепет, сейчас поняла, что не должна более оставаться
беспомощным грузом на сердце мужа. Благословляя каприз Елизаветы,
вследствие которого я оказалась единственной свидетельницей ее старческого
безумия, я прислонилась к завешенной гобеленом стене и своим видом
полного самообладания постаралась поддержать моего супруга в эту опасную
минуту. С отчаянием в душе я видела, что его решимость угасает столь же
стремительно, сколь разгорается моя. После жестокой внутренней борьбы, которая,
казалось, в следующий миг разрешится конвульсиями, он вынужден был
поспешно выйти, и его ослабевшие ноги с трудом повиновались ему. Фрейлины,
удаленные королевой, вернулись, и она подозвала к своей постели леди Лети-
мер, а я направилась вслед за милордом.
— Силы небесные! — вскричала я, тщетно отыскивая его взглядом. — Что
же теперь будет со мной?
Даже Эллинор, единственной моей утешительницы, судьба жестоко
лишила меня в эту минуту, и, разыскивая по всему дворцу, я так и не нашла ее.
Еще не успело мое смятение подчиниться голосу разума, как мне сообщили,
что леди Арундел сделалась серьезно больна и ее карета прислана, чтобы
доставить меня в Челси. Легко догадавшись, что таким способом меня
вызывает лорд Лейстер, чтобы без опасений излить передо мной свои чувства, я
поспешно села в карету и вскоре оказалась в столь памятном мне салоне окнами
на Темзу, где некогда обитали лишь любовь и радость. Лорда Лейстера я
застала в обществе его племянницы. С видом глубокого отчаяния он порывисто
шагал из угла в угол. При виде меня сердце его смягчилось жалостью к
моему невыносимому положению, и он, взяв меня за руку, подвел к креслу,
усадил и опустился рядом. Его слезы окропили руку, которую он поцеловал.
— Мужайся, душа моя, — сказал он. — Беда нагрянула неожиданно, судьба
опередила нас и наши намерения. Елизавета действительно застала меня
врасплох, но так как страсть ее, пусть жалка и нелепа, все же великодушна, она
сейчас — укор моему сердцу. Как допустить, чтобы она перед всеми
выставила напоказ свое чувство, как подвергнуть всеобщему осмеянию свою
королеву и покровительницу? Я навлек бы на себя смертельную ненависть и сам
утратил бы уважение к себе. Матильда, любовь моя, в состоянии ли ты
выслушать правду, всю правду? Не говорил ли я тебе, что может настать день,
когда твое страстное желание увидеть мать свободной станет на пути твоего
счастья? Этот день настал. В ту минуту, когда королева с сердечным доверием
сообщила мне о заговоре в пользу Марии, которому она и намеревалась
противопоставить собственный брак, в тайниках души я заклеймил себя как
соучастника, если и не главы заговора. Счастливый мыслью, что смогу
нежданно обрадовать тебя вестью о существовании заговора для освобождения
Марии, не подозревая о той неожиданности, которую готовит королева, я из
бумаг, поданных мне лордом Бэрли как раз в ту минуту, как я входил к
королеве, вдруг узнаю, что пылкие приверженцы Марии злоумышляют на жизнь
Елизаветы, и у меня есть основания полагать, что к этому времени ей уже
известно, что человек, которого она желала сравнять с собой, оказался способен
на столь позорное двоедушие. Хуже того — как знать, насколько тесно
связали мое имя с этим варварским замыслом? Ей могли внушить, что рука, в
которую она час назад вложила свою руку, сжимает нож и готова в любую
минуту пустить его в ход. Под угрозой моя жизнь и то, что много, неизмеримо
дороже — добрая слава, которая, я надеялся, переживет меня и которую