— И как можно предположить из того, что ты сказала, старикан отказал, да?
— Не только отказал, но достаточно резко отписал, что не он объявлял войну, следовательно, не он должен отвечать за ее финансовые последствия. К этому заявлению он добавил еще несколько советов и замечаний, сводившихся приблизительно к тому, что в жизни чего-то стоит лишь самостоятельность, что не следует рассчитывать на постороннюю помощь и обращаться за ней, ибо вложение денег в слабаков, которые сами ничего для себя не могут сделать, это нонсенс, а сильные сумеют сами добыть необходимые средства и без помощи других достичь цели.
— Короче говоря, жесткий викторианский характер основателя империи и несгибаемого солдата также и в финансовых делах.
— Короче говоря, он подло поступил с мамой. Я не очень хорошо помню те годы, но мама рассказывала мне, что неделю она тайком плакала, моля Бога, чтобы отец, нервы которого тогда были в скверном состоянии, не заметил этого. А потом… потом она как-то обошлась без помощи генерала Сомервилля.
Джо незаметно улыбнулся.
— Это означает, что дедушка Джон, если мне позволительно его так называть, оказался прав в оценке своей родственницы, хотя тот поступок не позволяет считать его образцом христианских добродетелей.
— Совсем не позволяет, — Каролина тоже машинально улыбнулась. — Мама вышла победительницей из испытаний, и нет причин вспоминать недостатки ее родственников. Но дедушка Джон не столь однозначный человек, как может показаться. Так, в постскриптуме к тому же письму с отказом маме в какой бы то ни было финансовой помощи он пригласил меня к себе на неограниченное время!
— Не понял. Ведь ты тогда была совсем малышкой.
— Вот именно. Он написал, что, хотя считает, что финансирование любительских косметических салонов отнюдь не является его жизненным предназначением, трудности, с которыми борется мама, ему понятны. Сложившееся положение, как ему представляется, отрицательно сказывается на ее заботе обо мне и на моем воспитании. Поэтому генерал предложил временно отправить меня к нему и обещал, что со своей стороны окружит меня вниманием и сделает все, чтобы я выросла «дельным человеком».
— И твоя мама…
— …согласилась. Впрочем, другого выхода не было. Хотя расставание со мной они оба, мама и отец, переживали очень тяжело, я поехала. И жила у дедушки Джона, пока родители прочно не встали на ноги.
Она замолчала и улыбнулась.
— В действительности оказалось, что отставной генерал вовсе не такой плохой дедушка, как можно было представить, судя по тому, как он воспринял просьбу твоей мамы?
— Да. Откровенно говоря, это были, пожалуй, самые радостные годы в моей жизни. Огромный старый дом, собственный пляж на теплом заливе. Большой сад, оранжерея, полная субтропических растений, и прежде всего — дедушка Джон, оказавшийся для одинокой девочки, разлученной с родными и подругами, самым интересным человеком в мире. Он оказался необыкновенным. Повсюду брал меня с собой, рассказывал о скульптурах, о технике отливки из бронзы, об обработке камней, истории Индии и своей сорокалетней жизни там. Конечно, он пригласил для меня гувернантку-француженку, да и вообще я воспитывалась, как княжна. Я должна тебе сказать, Джо, что именно те годы, на которые я, конечно, давно уже не смотрю глазами ребенка, и пребывание у дедушки Джона сделали из меня археолога. Оттуда я вышла в мир, испытывая уважение и интерес к старым мастерам, желая проникнуть в прошлое. Я не говорю уж о том, что дедушка Джон обучил меня санскриту, знание которого так пригодилось мне позднее, а гувернантка, невзирая на мое отчаянное сопротивление, вынудила меня овладеть французским языком, латынью, немного греческим.