— Но для чего лишать себя жизни до процесса и компрометации? Пламкетт требовал деньги. Генерал хотел успокоить его навсегда. Но в назначенное время Пламкетт не появился, и генерал не убил его, — Чанда на мгновение умолк. Потом приблизился к Алексу.
— Да? — с недоумением посмотрел на него Джо. В эту секунду он вспомнил, что когда они вошли, лоб генерала был холодным, совершенно ледяным. А буря началась всего за пять, максимум десять минут до их прихода… Ледяным…
— Мистер Алекс, я понимаю ваше состояние. Вы думаете о Каролине и о том, что не оправдали ее доверие в ту минуту, когда ей это больше всего требовалось.
— Да, — ответил Джо. — Мне кажется, на ее месте я бы думал, что Джо Алекс не сумел спасти дедушку от внезапной смерти, хотя находился так близко от него…
— И потому вы ищете спасения в мысли о самоубийстве. Раз он сам лишил себя жизни, Каролина быстро поняла бы, что предотвратить этого никто не мог.
— Да.
— Но вы не верите в самоубийство. Почему?
— Потому что ни я, ни вы, ни Хиггс не слышали выстрела. Но кто-то обязательно должен был его услышать. И генерал не мог покончить с жизнью во время грозы, так как был уже абсолютно холодный, когда я вошел в павильон. Я не врач, но слишком много видел трупов, чтобы… — добавил он чуть ли не шепотом.
— Я буду ждать… — Чанда наклонил голову.
— Ждать? — недоуменно переспросил Джо.
— Между нами давно было договорено, что если мой господин умрет раньше меня, я поеду в Моулмейн, чтобы закончить жизнь так, как хочет ее закончить каждый человек: на земле своих отцов, чтобы мой прах смешался с из прахом. Но я буду ждать, пока вы не узнаете.
— Пока что я не узнаю?
— Того, что произошло сегодня в павильоне. Я-то знаю, что он не лишил себя жизни, хотя не смог бы доказать это вашей полиции, которая признает только доказательства, исходящие от мира фактов и предметов, а не от мира духа, являющегося единственным настоящим миром, благодаря которому факты и предметы вообще становятся для нас фактами и предметами. На моей родине, мистер Алекс, мужчины не рвут волосы на голове и не плачут, когда страдают. Но я любил своего господина так, будто он был моим отцом и братом. Я прожил рядом с ним всю жизнь. И верю, что если кто-то убил этого старого безоружного человека, такое деяние должно быть отомщено.
— Если он был убит… — Джо поднял голову и посмотрел на старого бирманца. Серые спокойные глаза того вдруг стали как бы светлее. — Человек, который сделал это, заплатит жизнью…
— В этой стране отменена смертная казнь, — заметил Чанда.
— Это правда, — кивнул головой Джо. — Я забыл…
Но в его голосе, видимо, звучало нечто такое, чего нетерпеливо ожидал старый бирманец, поскольку он наклонил голову, а затем отвесил Джо глубокий поклон.
— Я верю, что мой господин будет отомщен.
В ту самую секунду они услышали шум моторов, и две черные машины остановились перед въездом в Мандалай-хауз.
Глава 12
Где же деньги?
Стараясь не встретиться взглядом с Паркером, Джо поднял голову и посмотрел налево, где на краю высыхающего скального перешейка был павильон. Вновь было жарко, к голубому, уже безоблачному небу возвращался водяной пар, так недавно пролившийся на землю стремительным бешеным ливнем. Джо подумал о душе Сомервилля. Так, верно, представлял ее себе Чанда: маленькое белое облачко, стремящееся к далекому берегу, где среди склоненных над спокойной водой пальм стоит старая пагода. Моулмейн, «край, где солнце, и заливы, и колокола гремят».
Через открытую дверь павильона были видны люди, внимательно осматривающие его.
— Ты даже не спросил меня, как я тут оказался, — прервал затянувшееся молчание Паркер.
— Да. Не спросил, — Джо только теперь взглянул на него и попытался улыбнуться, но улыбка угасла раньше, чем успела родиться. — Я спрошу об этом. Но не сейчас, хорошо? Понимаю, что должна быть какая-то причина…
— Была! — Паркер повернулся спиной к гремящей пропасти, начинавшейся тут же, за балюстрадой. — Я приехал, потому что…
Он замолчал. Двое в белых халатах ступили на перешеек, держа в руках носилки, которые легко раскачивались. Было видно, что вес человека, которого несли санитары, был не так уж велик. Накрытое белой простыней тело казалось маленьким и хрупким, будто принадлежало ребенку. За носилками шел человек с перекинутым через плечо штативом, за ним — его помощник, несший два ящика. Потом появился дактилоскопист, тоже с помощником, два сыщика, причем в руках у каждого было по две папки, большие, коричневые, с надписью: «Ведомость. Дело №», замыкал шествие седовласый господин в черном котелке и непромокаемом плаще, несший в одной руке туго стянутый зонт, а в другой — маленький черный саквояж, очевидный признак его профессии.