«Почему, папа?»
На это отец не дал ему ответа. Но даже и тогда Герхардт Петерсон знал ответ. Он не говорил больше об этом, потому что в Швейцарии не обсуждают неприятные события прошлого.
* * *Петерсон пришел в себя после еще одного ведра ледяной воды. Он открыл глаза и мгновенно ослеп от белого, как при взрыве, света. Прищурившись, он увидел, что над ним стоят двое – маленький, похожий на тролля мужчина с ведерком и более добрый с виду человек, который отнес его в Цюрихе в фургон после того, как женщина усыпила его.
– Просыпайся!
Тролль плеснул еще ледяной воды на Петерсона. У него резко дернулась шея, и он ударился головой о стену. Он лежал на полу, весь мокрый, и дрожал.
Тролль затопал вверх по ступеням. Тот, что был более мягким, присел на корточки и печально смотрел на него. Петерсон стал снова погружаться в бессознательное состояние, мешая реальность со сновидениями. Маленький мужчина казался Петерсону тем евреем из его деревни, который вместе с семьей был выдворен во Францию.
– Мне очень жаль, – простонал Петерсон дрожащими от холода губами.
– Да, я понимаю, – сказал мужчина. – Я понимаю, что тебе очень жаль.
Петерсон закашлялся, и от этого нутряного кашля его рот наполнился мокротой и флегмой.
– Сейчас ты встретишься с большим человеком, Герхардт, потерпи немножко, зато голова у тебя прояснится. – Еще одна инъекция – на сей раз в руку выше локтя, проделанная с клинической точностью. – Голова не должна быть полной тумана, когда разговариваешь с большим человеком, Герхардт. Чувствуешь себя лучше? Голова начала прочищаться?
– Да, кажется, что так.
– Отлично. Голова должна быть ясной, когда разговариваешь с большим человеком. Он хочет узнать все, что знаешь ты. И ему нужно, чтобы ты был точен, как штык.
– Мне пить хочется.
– Не сомневаюсь. Ты был очень занят последние несколько дней. И к тому же был очень скверным мальчиком. Я уверен, большой человек даст тебе попить, если ты станешь сотрудничать с ним. Ну, а если нет… – он пожал плечами и выпятил нижнюю губу, – тогда вернешься сюда, и уж тогда мой приятель использует нечто посильнее воды.
– Мне холодно.
– Могу представить.
– Мне очень жаль.
– Да, я понимаю, что тебе жаль. Если ты извинишься перед большим человеком и расскажешь ему все, что знаешь, тогда он напоит тебя и даст тебе теплую одежду.
– Я хочу говорить с ним.
– С кем ты хочешь говорить?
– Я хочу говорить с большим человеком.
– Пойдем наверх и отыщем его?
– Мне очень жаль. Я хочу говорить с большим человеком.
– Пошли, Герхардт. Двинулись, возьми мою руку. Обопрись о мою руку. Дай я тебе помогу.
42 Маллес-Веноста, Италия
На Габриеле были хорошо отутюженные брюки цвета хаки и мягкий бежевый свитер, отлично облегавший его талию и плечи. Все в его внешнем виде говорило об удобстве и удовлетворении жизнью, а именно такое впечатление он хотел создать. Эли Лавон ввел Петерсона в комнату и посадил на жесткий стул с прямой спинкой. Петерсон сел словно перед взводом на расстреле, упершись взглядом в стену.
Лавон вышел. Габриель продолжал сидеть, опустив глаза. Он никогда не праздновал победу. Он знал лучше многих, что в разведке победы часто бывают мимолетными. Случается, со временем они и вовсе не кажутся победами. Тем не менее он на мгновение насладился тем, как закруглилось дело. Совсем недавно Габриель был под арестом, а Петерсон задавал ему вопросы, – Петерсон в хорошо сидящем сером костюме, полный изысканной швейцарской самоуверенности. А сейчас он сидел перед Габриелем в трусах и дрожал.
Их разделял белый пластмассовый столик, на котором лежала лишь папка и стояла кружка Габриеля с дымящимся кофе. Подобно помещению, где держали Петерсона в подвале, полы в этой комнате были глиняные, а стены оштукатурены. Ставни были прикрыты. По стеклу назойливо барабанил несомый ветром дождь. Габриель смотрел на Петерсона с отвращением и испытующе молчал.
– Вам так это не сойдет.
Это был Петерсон, который нарушил молчание. Он произнес это на английском, а Габриель тотчас перешел на немецкий, тщательно и грамматически правильно произнося слова на верхненемецком своей матери. Ему хотелось подчеркнуть неточности петерсоновского Schwyzerdütsh.[34] Подчеркнуть швейцарскую сущность Петерсона. Изолировать его.
– Что не сойдет, Герхардт?
– То, что вы похитили меня, чертов мерзавец!
– Но нам это уже сошло.
– В гараже моего дома стоят камеры слежения. Этот трюк, который вы устроили с вашей шлюхой, записан на видеопленку. Цюрихская полиция, по всей вероятности, уже имеет ее.