— Только через мой труп.
— Я тебе говорю, Джек. Завтра вечером. В десять. В комнате изучения Библии церкви Крови Агнца.
Голд развернул сигару и сунул ее в угол рта.
— На чем бы его подловить? — сказал он задумчиво. — Разжигание фанатизма? Неплохо, может дойти до Верховного суда.
Шериф Катлер протянул ему в окно зажигалку. Дружелюбно ухмыльнулся.
— Уверен, что-нибудь придумаешь, Джек. Наверняка придумаешь.
2.26 дня
Обычно в Шаббат на Ферфакс-авеню, у рынка, и фешенебельной Мэльроз-авеню, проходящей через старый район, толпился народ: панки, туристы, гуляющие. Но в эти выходные еврейские магазины, булочные, киоски были закрыты и заколочены досками, тротуары пусты, только запоздалые, принаряженные по-субботнему прохожие спешили домой из синагоги. Случилось нечто такое, что потрясло даже Лос-Анджелес, самый сумасшедший город в мире. Вечером на службе раввины призывали прихожан быстро сходить домой и сразу же вернуться в бейт-кнессет[64], провести там весь день. По еврейской общине носились грозные слухи: правые террористы хотят взорвать синагогу, иудейскую школу, убить раввина, устроить побоище, как в четверг в ресторане, — и кровопролитие намечено именно на сегодняшний день, Шаббат. Страх и гнев сплотили общину. Бросалось в глаза, что многие мужчины вооружены.
Лагерь Еврейского вооруженного сопротивления охраняли бойцы с автоматами М-16, угрюмо осматривавшие проходивших. Они позволили Голду и Заморе припарковаться, но затем молоденький хлипкий типчик с глазами фанатика преградил им путь.
— Он не похож на еврея, — заявил храбрый воин, тыча винтовкой в Замору.
— Это ж коп, ослеп, что ли?! — прорычал Голд. — И убери свое паршивое ружье, пока я его не запихал тебе в задницу.
Паренек отскочил, и Голд с Заморой вступили на территорию лагеря. Улицы казались непривычно широкими. Голд не сразу понял почему. Совсем нет машин. Наверное, велели убрать, чтоб спасти их от бомб террористов и чтоб негде было укрыться снайперам. Настоящий вооруженный лагерь. Улица Ферфакс готовилась к войне.
Командный центр ЕВС расположился через несколько кварталов от кафе Гершеля, на втором этаже кондитерской. Перед входом несколько бойцов продавали за карточным столиком всякую всячину, атрибутику, связанную с Сопротивлением: памфлеты, брошюры, майки, шарфы. Кто-то притащил чудовищного размера допотопный кассетник. Играла военная израильская музыка. Туда-сюда сновали парни с корреспонденцией. Черноволосые девушки в голубых теннисках предлагали мацу, сандвичи и жареную баранину на вертеле. Солдаты перешучивались с девушками. «Воображают себя героями, — подумал Голд, — героями из французского фильма. Надо же, после Холокоста — такое расистское представление! Сопляки!»
Голда узнавали, неодобрительно косились на него. Те, что понаглее, подошли ближе.
— Что ты забыл здесь, коллаборационист? — начал зеленый юнец лет двадцати. — Это наша территория.
Голд холодно улыбнулся.
— Не играй со мной в солдатики, сынок. Поранишься.
Юнец смутился. Голд посмотрел на окна второго этажа.
— Джерри Кан там?
Он двинулся к входу, юнец заградил дверь карабином. Голд вздохнул.
— Сынок, — устало сказал он, — тяжелый выдался день. Знаешь, столько придурков вертелось под ногами. Боюсь, нервы не выдержат, смотри не попадись под горячую руку... Отвали по-хорошему.
Юнец колебался, сконфуженный.
— Но ему наверх нельзя. Он гой.
— Он мой напарник, сынок.
Паренек решительно замотал головой.
— Ну уж нет. Его не пущу.
Голд повернулся к Заморе.
— Шон...
— Я подожду здесь, — сказал Замора, окинув настойчивого паренька недружелюбным взглядом. — Позови, если что не так. Мы мигом приведем в чувство этих мальчишек.
Голд поднялся по узкой лестнице в приемную, набитую участниками Сопротивления и сочувствующими. Шум был адский. Израильская кампания снимала документальный фильм. Люди с переносными камерами сновали в толпе, тыча микрофонами в доблестных бойцов ЕВС, стараясь не пропустить ни одной из их мужественных, чеканных фраз.
— Киношники, мать их, — пробурчал Голд.
В приемной стояла удушающая жара, хуже, чем на улице. Пахло мужским потом и оружейной смазкой. Несколько человек узнали Голда, но ни один не попытался заговорить с ним. Юнец провел его в противоположный конец комнаты.
— Обождите тут, — важно сказал он и скрылся.
Голд повернулся к находящимся в приемной. Разговоры смолкли, все уставились на него. Голд улыбнулся.
— Ну, как дела?
Никто не ответил, никто не улыбнулся в ответ.
Из-за двери высунулась голова юнца.
— Входите. Джерри примет вас.
В маленькой комнате было еще жарче.
Джерри Кан восседал за массивным белым столом в окружении флагов Израиля и США и плакатов с видами Израиля: Масада, Старый Иерусалим, Средиземноморское побережье. Рядом сидели женщина в русской шали, белокурый юноша и мужчина средних лет в мрачном черном костюме. На носу Джерри красовалась повязка.
— Вот уж не ожидал вас, дядюшка Айк!
Голд улыбнулся.
— Пустое болтаешь.
— Ты сломал мне нос. И чуть не сломал руку.
— Ну, ты дешево отделался.
Кан раздраженно глянул на него.
— Хорошо, чего тебе?
— Пожалуй, стакан чая.
— Чего?
— Стакан чая. Попьем чайку. По-русски, вприкуску.
— Что ты несешь?
— А потом составим план атаки на английскую тюрьму. Кстати, где Ньюмэн?
— Ньюмэн?
— Ну да, Пол Ньюмэн. Я узнал декорации Исхода. Ведь у вас тут съемки, верно?
Он по-хозяйски расхаживал по комнате, не обращая внимания на сердитые взгляды.
— Эти ваши шмакодявки бегают тут, задрав носы, как маленькие Моше Даяны. Придумали, тоже мне. Спектакль для субботнего утренника.
Враждебное молчание.
— А как распределите роли? «Эй, Сол, пришли-ка несколько типичных семитских физиономий в солдатской форме, да присматривай за новичками. Мы тут затеваем одно дельце, и нам пригодятся доверчивые молокососы». Вот что здесь происходит.
Джерри криво усмехнулся.
— Ты явился сюда, как пророк Даниил в ров ко львам. Ты здесь нежеланный гость, никому не нужен и, несмотря на это, заявился и поносишь нас. Я на твоем месте был бы осторожней.
Голд перегнулся через широкий стол и прошипел прямо в лицо Кану.
— Не волнуйся за меня, Джерри.
Терпение Кана лопнуло.
— Какого дьявола тебе в конце-то концов надо? — огрызнулся он. — Мы получили разрешение мэра на патрулирование улиц. Кто-то убивает евреев. Опять. И мы будем патрулировать, пока его не поймают. Вы виноваты, вы плохо работаете. Что делать, американский закон не в силах защитить евреев, даже с твоей бесценной помощью.
Голд пододвинул стул, сел. Выудил сигару из кармана рубашки.
— Знаешь, я только что из одного местечка, которое очень напоминает это.
Кан немного подождал, потом поинтересовался:
— Да? И где ж это?
Голд чиркнул спичкой.
— Наверху, в Дезерт-Виста. В штаб-квартире Калифорнийского клана.
Кан выразительно хмыкнул. Остальные засмеялись.
— Ну, грязью нас обливали и раньше. Все вы, поборники ассимиляции, светские евреи, всем прожужжали уши этой надоевшей песней: ЕВС — обратная сторона медали, ЕВС — темная сторона еврейского характера, правый еврейский терроризм. Но мы не купимся на это. И когда наступит очередной кризис и все, как всегда, свалят на евреев, когда арабы перестанут поставлять нефть и вспыхнет новая эпидемия антисемитизма, когда ваши возлюбленные, замечательные братья-христиане придут ночью, чтобы выкинуть вас из уютных теплых домиков, бросить в грузовики и отправить в лагеря и печи, — тогда вы намочите в штаны от страха и счастливы будете, что ЕВС рядом, что ЕВС защитит вас, что ЕВС дерется за вас.
Голд уставился на него.
— Ты что, серьезно? — участливо спросил он.
— Я уверен, так и будет. Но мы не позволим надругаться над собой. Верно?