Эвелин размахнулась, стекло треснуло в другом месте.
— Скотина!
«Это обо мне», — подумал Голд.
— Подонок! Она сказала, тебе противно, когда я прикасаюсь к тебе! Противно! Я хочу убить тебя!
— Пожалуйста, — тихо сказал Голд, он сам не знал, к кому обращается.
Неудачный удар, клинок сломался. Эвелин билась о капот, колотила кулаками в ветровое стекло. Веки покраснели от слез. Глаза горели безумным огнем.
— Почему ты пришел сюда?! Я все знаю! Все! Я слышала, как ты говорил, что любишь ее, любишь! Я слышала тебя!
Голд попытался подать назад, но Эвелин цеплялась за машину.
— Куда ты направляешься, назад, к своей шварце? Назад к своей черной шлюхе?
— Чего тебе надо?!
— Я все знаю, все! Она сказала — ей девятнадцать! — швырнула она самое страшное обвинение. — Девятнадцать, ублюдок!
Маленькая Уэнди, круглолицая и перепуганная, похожая на Винни Пуха в своей пижамке, подглядывала из-за двери.
Боже, Боже мой.
— Девятнадцать! Девятнадцать! Я слышал тебя-яяя...
Много, много позже Голд сумел, отважился собрать эти отрывки воедино, разобраться в них. Пока он спал, Анжелика пошла в ванную и сделала себе еще один, последний укол, а потом, одурманенная, присела на край кровати и позвонила к нему домой. Каким образом, как давно узнала она номер — этого он так никогда и не узнал. Анжелика рассказала все, все о них двоих.
И Эвелин слушала, с ужасом, но не в силах оторваться, как подсудимый слушает смертный приговор. Потом Кэрол пересказала ему ночные откровения сестры. Анжелика подробно изложила, как они встретились, как долго были любовниками. Как часто трахались. Как хорошо трахались. В разных позициях. И какие ему нравились больше. Как сильно они любили друг друга. Как он дождаться не мог, как бы сбежать от Эвелин, как вырваться к ней, к ее рукам, рту, к ее сладкой попке. Как им удавалось путешествовать по выходным — в Санта-Барбару, Вегас, Палм-Спрингс, а Эвелин думала, он работает внеурочно. И как они не вылезали из постели, даже поесть им присылали. Как любил он ее темные, вьющиеся волосики, как любил зарываться в них лицом, нюхать ее там. А когда он кончал, она просовывала пальчик ему в анус, кончик пальца...
Глубокая ночь. Голд неуклюже поднялся с кресла. Бутыль «Джонни Уолкера» покатилась по полу, янтарные брызги рассыпались по зеленому ковру. Рыдал саксофон, автоматический диск проигрывал пластинку снова и снова.
Он не дошел до ванной, на полпути его вырвало на рубашку. Прижав руки ко рту, он кинулся к унитазу, стал на колени на кафельный пол. Его вырвало опять, вырвало горьким алкоголем и горькими воспоминаниями. И все закружилось в водовороте.
Когда Голд вошел в спальню, Анжелика разговаривала с Эвелин почти час. «Бог мой, Джек, час! — приставала Кэрол. — Вот это страсть! Было что порассказать!» А Эвелин все слушала, стояла на ватных ногах у телефона и слушала, обмякшая от стыда и бессилия. "Скажи, Джек, Эвелин не говорит. Ты и вправду был в комнате, когда бедная девочка покончила с собой? Был? Ох, что выслушала Эвелин, Джек! Что она перенесла!"
Голд умылся, прополоскал рот. Вернулся в гостиную. Светящиеся часы на письменном столе показывали 4.32. Он подобрал упавшую бутылку виски, наполнил бокал, сел за обеденный стол, сделал глоток. И почувствовал, что плачет. Он закрыл лицо руками и зарыдал, смывая свое горе. И все прошло. Он спокойно вытер глаза. Налил еще. На столе рядом лежал кольт 38-го калибра. Не тот, что убил Анжелику, тот он изничтожил, изничтожил, как врага, как причину всех бед. Другой. Он нашел выход. Поднял револьвер и сунул ствол в рот. Ствол был скользкий и тоже горький на вкус. Кончиком языка он забрался внутрь, в дуло. Так он обычно играл с клитором Анжелики. Курок придется спустить пальцем. Интересно, услышит ли он выстрел. Интересно... Зазвонил телефон. Издалека. С другой планеты. Зазвонил опять. И опять.
Голд вынул револьвер изо рта, положил на стол. Еще звонок. Он взял трубку.
— Джек... Джек...
— Алло. — Голд не узнал собственный голос.
— Джек?
— Я слушаю тебя, Долли...
— Похоже, еще один, Джек.
Воскресенье, 12 августа
5.06 утра
Пресса и телевидение пытались прорваться через полицейский кордон. Репортеры узнали Голда и окружили машину, умоляя сделать заявление, дать хоть какую-то информацию. Щелкали фотоаппараты. Копы провели его через толпу. Через каждые пятнадцать метров были расставлены патрульные. На третьем этаже вокруг «роллса» толклось множество народу, не считая охраны, — фотографировали, снимали отпечатки пальцев. Голд припарковал «форд», вышел. Мэдисон встретил его.
— Господи Иисусе, Джек! Я послал тебя домой отдохнуть, но ты выглядишь еще хуже, если только это возможно.
Голд вымученно улыбнулся.
— Ты мастер говорить комплименты. Кто на этот раз? — Он кивнул в сторону «роллса».
— Не поверишь. Нэтти Сэперстейн.
Голд присвистнул, широко открыл глаза.
— Ничего себе. Теперь у нас полный комплект. Евреи, голубые, юристы.
Они подошли к «роллсу».
— Когда это случилось?
— Время смерти установлено — примерно между десятью и одиннадцатью, прошлым вечером.
— А нашли его только что?
— Выходные. Ночной сторож говорит — извини за каламбур — в выходные здесь как в морге. А его место у входа.
— Кто же нашел тело?
— Один адвокат. Он всю ночь проругался с женой, послал ее в конце концов к черту и отправился ночевать в офис. Он узнал машину Сэперстейна, подошел посмотреть поближе. Держу пари, месяца не пройдет, он переберется в другой офис.
Они стояли около машины. Нэтти все еще сидел за рулем, там, где его настигла пуля.
— Почему его не увезли?
Мэдисон пожал плечами.
— Не знаю. Эй, Казу! Когда вы увезете тело?
Помощник следователя поднял голову, посмотрел на Долли.
— Кончаем. Еще несколько снимков — и все.
Щелчок аппарата. Вспышка.
— О'кей. Выносите его.
Открыли левую дверь «роллса». Волосы Нэтти, вымазанные засохшей кровью, приклеились к окну. Их отодрали, подняли окоченевший труп, упаковали в сумку на молнии и погрузили в фургон.
— Похоже, наш парень осваивает новые районы, — сказал Голд. — Так далеко на запад он забрался впервые.
Мэдисон покачал головой.
— По правде говоря, Джек, я не думаю, что это наш парень.
Голд прямо взглянул на него.
— О чем ты, Долли?
Мэдисон сделал паузу, посмотрел на судебных техников, вертевшихся вокруг «роллса».
— Я думаю, это подделка. Кто-то убил Сэперстейна и хочет, чтоб мы думали — это наш парень. Но это не такое убийство.
Голд достал новую сигару, снял целлофановую обертку, чиркнул спичкой, неторопливо закурил.
— Почему ты так думаешь?
Долли подошел поближе и сказал приглушенным голосом:
— Джек, похоже на мафию. Маскировка, оружие, почерк. Очень похоже.
Голд покрутил в пальцах сигару.
— Мафия, говоришь?
— Их дело, Джек. Для меня тут нет вопросов.
— Это только подозрение?
Мэдисон украдкой оглянулся вокруг.
— Во-первых, калибр револьвера — двадцать второй. Ставлю свой значок, я не ошибаюсь. Его пристрелил профи. Убийца с крестом не пользовался таким оружием. И потом, слушай, Джек, у шефа в офисе я узнал много всяких секретов, которых среднему копу не узнать ни в жизни.
— Угу.
— Сэперстейн был высокого уровня информантом DEA[68].
Голд выпустил клуб дыма.
— Без обмана? И давно?
— Пару лет. Работал «и нашим и вашим». Продавал покровительство полиции торговцам наркотиками, а потом сообщал имена и адреса федералам. Я слышал даже, кое-какие сделки он заключал сам — с молчаливого согласия и поощрения властей.
68
DЕА — Drug Enforcement Administration — Администрация по контролю за применением закона о наркотиках.