— Это долгая история. Когда мы будем подыхать от тоски, я все вам расскажу.
— Здесь у нас будет много таких моментов, — пообещал Голд. — Ну, что же вы стоите там, «персонал»? Садитесь!
Замора сел.
— Расскажите, чем это вы так разозлили Гунца? — сказал Голд.
Замора рассмеялся.
— Откуда вы узнали?
— Иначе зачем бы вас сюда послали, приписали ко мне и поручили эту дерьмовую работенку? Так что же вы натворили?
Замора продолжал смеяться.
— Да так, ничего особенного.
— Э-э, вам удалось заинтриговать меня. Теперь я просто обязан выведать.
— Ну, — застенчиво начал Замора. — Вы знаете такой журнал — «Плейгерл»?
— Это который пидора покупают?
— Нет, это журнал для женщин.
Голд хохотнул.
— Ну, и при чем здесь журнал?
— Я был у них моделью.
— Как это?
— Ну, в композиции позировал.
— А просто, по-английски, вы можете изъясняться? — рявкнул Голд.
Замора вздохнул.
— Они меня фотографировали, а снимки публиковали.
— Что за снимки были?
— Ну, сами знаете.
— Значит, нагишом снимались?
— Ну, в общем... да.
— Прямо совсем в чем мать родила?
— Ну, не совсем все-таки.
— О?
— На паре фотографий я снят с кобурой на плече.
Голд удивился.
— Вот это да! Такой имидж полицейского не совсем совпадает с идеалом Гунца; не так он представляет своих орлов в синей форме.
— Пожалуй.
— И сколько же вам заплатили за эту... композицию?
— Полторы тысячи.
— Полторы тысячи? Не слишком ли мало за всю потерянную карьеру?
— Не совсем вас понял, — озадаченно сказал Замора.
— Копы, на которых у Гунца зуб, никогда не получают повышения. Неужели вам это неизвестно, детектив Замора? Это же аксиома департамента полиции Лос-Анджелеса. А я — живое доказательство этой аксиомы.
— О, Гунц может идти на... Я вовсе не намерен долго ходить в полицейских.
— Вот как?
— Да, я ведь актер. У меня и членский билет ассоциации имеется. В июне я играл в «Сладком запахе разложения» в театре «Коллборд». В «Таймс» появились восторженные отзывы о моей игре. Не видели?
— Я не читаю театральных обозрений, — сухо ответил Голд.
— Как бы там ни было, я хочу взять месячный отпуск в декабре. Придется изрядно экономить: хочу поехать на съемки фильма в Мексику. Ленту должны отснять за двадцать один день. Работа будет зверская. Придется грызть землю зубами, но я во что бы то ни стало должен получить роль.
— Как угодно, — сказал Голд.
— Мой агент раздобыл мне эту работу в «Плейгерл». Они лепят из меня нечто среднее между Эриком Эстрадой и Доном Джонсоном. И кроме того, я всамделишный коп.
— И когда наступит ваш звездный час? Может быть, уже сегодня?
Замора хмыкнул.
— Ну, сегодня — едва ли.
— Значит, у вас найдется немного времени на работу в полиции со мной?
— Полагаю, что могу втиснуть вас в свое расписание, — осклабился Замора.
Голд встал, перекинул через плечо пиджак. Замора поднялся вслед за ним.
— Вы всегда при пиджаке и галстуке, лейтенант? — спросил Замора, когда они шли по коридору.
— Коли уж нам придется работать вместе, называйте меня Джеком. Нет, не всегда. Я просто помешан на ярких нейлоновых рубашках. Мы, старики, все носим такие.
Замора взглянул на Голда.
— Вы знаете, Джек, работать с вами — большая честь для меня. Я много наслышан о вас.
Голд отмахнулся.
— Это для меня честь с вами работать. — Они подошли к лифту. Голд нажал кнопку. — Человек, умудрившийся стать врагом Гунца в столь юном возрасте, достоин наивысшего уважения. Кстати, откуда Гунц узнал об этих фотках в «Плейгерл»? Что-то не похоже, чтобы он выписывал такой журнал.
Двери лифта открылись.
— Он — нет, а вот Черри Пай, наверное, выписывает.
Голд вопросительно посмотрел на Замору. Они вошли в кабину лифта. Замора подмигнул:
— Когда я уходил из кабинета шефа, она назначила мне свидание.
По пути к машине Голд неудержимо хохотал.
2.26 дня
Член городского совета Оренцстайн уже заканчивал пресс-конференцию на ступеньках Центра «Вест-Коуст», принадлежащего студиям «Холокост», когда Голд и Замора вылезли из машины на другой стороне улицы.
— Итак, — говорил Оренцстайн (полицейские тем временем приближались к небольшой группе репортеров и операторов), — будем надеяться, что благодаря конкретным действиям, которых мне удалось добиться, с помощью вновь созданного спецподразделения по борьбе с вандализмом и объединив усилия всех граждан Вест-Сайда, нам удастся остановить этот ужас. Нельзя допускать повторения в нашем городе подобных безобразий. Благодарю за внимание.
После жидких аплодисментов техники начали сворачивать кабели и упаковывать камеры.
— Эй, — прошептал Замора. — А как же вы? Вы же и есть спецподразделение. Разве он не представит вас публике?
Голд покачал головой.
— В последнее время я и так слишком часто попадаю в новости.
Замора понимающе кивнул. Оренцстайн — он был занят тем, что обменивался рукопожатиями со своими немногочисленными сторонниками, — заметил Голда в толпе и еле заметно мотнул головой в сторону стальных дверей Центра. Извинившись, он покинул своих слушателей, поднялся по ступенькам и скрылся внутри.
— Пошли, — сказал Голд. — Зайдем внутрь.
В высоком холле Центра было темно и прохладно. Стены из грубого камня были украшены сталью, в центре был фонтан — вода стекала по медной скульптуре. Участок стены за столом администратора был занят полуабстрактной фреской — скорчившиеся в агонии лица и тела. Фигуры были в полосатой лагерной униформе.
Оренцстайн в окружении своих коллег стоял пол фреской. Оторвавшись от них, он взял Голда под руку и отвел его в тихий угол — подальше от Заморы и всех остальных.
— Вы — Джек Голд. Позвольте представиться: Харви Оренцстайн. — Они пожали друг другу руки. — Поздравляю вас с назначением на пост начальника спецподразделения. Я настаивал, чтобы назначили выдающегося офицера-еврея. Вы подходите как нельзя лучше.
— По правде говоря, господин советник, я не уверен, что это назначение достойно поздравлений.
Оренцстайна такой ответ озадачил.
— Что-то я не пойму, куда вы клоните.
Голд пожал плечами.
— Видите ли, господин советник, все это чушь. Вы делаете из мухи слона.
— Неужели? — натянуто спросил Оренцстайн.
— С моей точки зрения, мы имеем дело с двумя случаями мелкого вандализма, между собой никак не связанными.
— Ущерб, нанесенный автомобилям, составил четверть миллиона долларов — и это, по-вашему, мелкий вандализм, лейтенант?! — Оренцстайн возмущенно засопел.
— Согласен. Случай пустяковый, но дорогостоящий. Но зачем вы устроили весь этот цирк: телеоператоры, пресс-конференции, спецподразделение? Ведь из-за всего этого акты вандализма не прекратятся, а, наоборот, будут продолжаться до бесконечности: тем, кто безобразничает, только этого и надо. Громкая слава, целая мегилла[58], устроенная средствами массовой информации. Это и есть первая побудительная причина для их «деятельности». Лучше всего было бы ничего не предпринимать, и все это быстро прекратится, завянет само собой.
— Значит, вы считаете, что люди, которые натворили все это, не особенно опасны?
— Вполне возможно.
— И полагаете, что нам надо просто замять весь этот инцидент?
— Вот именно. А не впадать из-за этого в паранойю.
Оренцстайн помрачнел, его губы сжались в суровую линию.
— Просто не верится, что я слышу это от офицера полиции. Более того, от офицера полиции — еврея.
Голд вздохнул.
— Послушайте, господин советник, когда я поймаю этих подонков, я им ноги переломаю. Однако ваши действия приведут лишь к тому, что будет всплывать все больше и больше этого дерьма.
58
Мегилла — долгая история, сказка про белого бычка, здесь: подробное освещение, раздувание популярности (иврит).