— Все шуточки шутишь? — Бабушка укоризненно взмахнула рукой, не выпуская яичной скорлупки. — Шути не шути, а мне твоя учеба не нравится. Я заметила, в последнее время твоя душа отвернулась от света. В прошлое воскресенье в церкви ты едва губами шевелила, а когда-то повторяла громче всех! Нынче отсиживаешь службу, думая бог знает о чем.
Камерин с грохотом открыла ящик, вытащила вилку и нож, со стуком положила их на стол перед отцом.
— С душой у меня все в порядке, — ответила Камерин.
— Ах, в порядке? После всего, что ты читаешь? Книжки про смерть и мертвецов, лужи крови и ползающие по трупам черви! Я своими глазами видела! — бабушка неодобрительно хмыкнула. — Говорила я Патрику, что зря он поощряет твои занятия, да только меня никто не слушает!
— Мама! Хватит уже! — простонал отец, закрываясь развернутой газетой.
«Вот спасибо, папочка!» — подумала Камерин.
Бабушка надела сегодня новый халат: как обычно, рукава были слишком длинные, а подол волочился по полу. Она выглядела как ребенок в одежде на вырост, но во всем, что касалось судьбы внучки, бабушка проявляла недетское упорство. Судебную медицину она ненавидела. Словно курочка, клюющая зерно, бабушка по кусочкам расклевывала мечту Камерин, непоколебимо убежденная, что такая профессия плохо повлияет на душу внучки.
— Объясни мне хотя бы, почему ты не хочешь стать настоящим врачом?
— Судмедэксперт и есть настоящий врач! — Камерин захлестнула волна раздражения, и сдержать его не удалось.
— Я имею в виду врача, который лечит живых! С такой светлой головой, как у тебя, можно многого добиться! Камми, ты упрямая девочка, но упрямство завело тебя не на ту дорожку.
Камерин вспыхнула.
— Сколько раз можно повторять, что дорогу я сама выбирать буду!
— Поогрызайся мне! Мамочкин характер до добра не доведет!
— Мама, оставь ее в покое ради бога! — воскликнул отец, шлепнув газетой по столу.
Камерин подскочила от неожиданности.
На лице Патрика отразилась неимоверная усталость.
— Неужели нельзя начать день в тишине и покое? От вашей перепалки у меня в ушах звенит! Дайте человеку спокойно позавтракать!
Пристыженная бабушка с такой силой заработала сбивалкой, что яйца мгновенно превратились в светло-желтую пену.
— Уж и сказать ничего нельзя! — пробормотала она, обращаясь к миске. — О собственной внучке забочусь.
На мгновение в кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным постукиванием сбивалки… Бледное обиженное лицо бабушки застыло. Камерин не знала, что делать. Ей очень хотелось… не то чтобы убежать — просто побыть одной. Слушая, как друзья жалуются на своих родителей, особенно на мам, Камерин едва удерживалась от смеха: куда им до бабушки! Она не то что из другой страны, из другого века сюда явилась!
Вздохнув, отец аккуратно сложил газету и разгладил ее.
— Камерин, девочка моя, — наконец сказал он. — Принеси-ка мне папку. Ту, в которой я держу свидетельства о смерти. Она в машине, на переднем сиденье.
— Конечно! — Камерин с облегчением выдохнула: можно уйти!
Когда она проходила мимо, отец поймал ее за руку и мягко сжал ладонь.
— И это… не торопись, ладно?
— Ладно.
Скрипнув дверью, Камерин вышла в утреннюю прохладу. За спиной голоса бабушки и отца поднимались и падали, как волны в океане.
— …мама, я делаю все, что в моих силах…
— Сынок, я же люблю девочку, и кто-то должен вытащить ее…
Опять они ругаются! Вечно отец с бабушкой из-за нее ссорятся!
Камерин торопливо прошла мимо горшков с цветами, которые высаживала бабушка, как только в воздухе начинало пахнуть весной. Уже октябрь, а значит, цветы скоро занесут в теплый дом, чтобы не погибли. Разводить цветы и готовить — вот и все бабушкины интересы. Камерин неплохо ладила с отцом, а с бабушкой никак не могла найти общий язык: они были очень разные, несмотря на кровное родство.
Даже внешне Камерин не похожа на родных: и бабушка, и отец выглядели как настоящие ирландцы. Патрик был огромный, как медведь гризли, с грудной клеткой размером с бочку и громадными ручищами. Волосы, когда-то огненно-рыжие, потускнели, зато кустистые брови с каждым годом становились все длиннее. Бабушка казалась уменьшенной копией сына: тот же широкий нос и ярко-голубые глаза, тот же упрямый подбородок, который она выпячивала, когда была чем-то недовольна — внучке казалось, это случалось слишком часто.
Камерин же ростом не вышла, сложения была хрупкого. Волнистые волосы падали до самого пояса. Черные волосы и карие глаза достались ей от матери, со стороны которой она унаследовала и высокие скулы, и золотисто-смуглую кожу: среди предков по материнской линии были индейцы чероки. По крайней мере, так говорили. Сама Камерин мать почти не помнила, а отец редко заговаривал о ней. Бабушка же вообще поминала невестку лишь в качестве предупреждения: «Не надо так делать, это она так делала» или «Нет, внученька, это она так думала».