Наконец то, чего я с таким нетерпением ждал, произошло: Бауманн рухнул на пол.
Теперь уже ошибки не было: я укатал именно его. Он наконец получил свое.
Тогда я подошел к Эмме. Она тоже распрощалась с жизнью. Ее фиалковые глаза будто сразу выцвели и утратили былую загадочность. На лице осталась лишь сильная тревога и, как мне казалось, капелька любви ко мне.
— Эмма, — прошептал я, — Эмма…
Я все еще повторял ее имя, когда шагал по шоссе на восток, к итальянской границе.
Я знал, что на этот раз выкручусь, что все для меня сложится удачно, и целая куча народу только меня и ждет, чтобы благополучно протянуть ноги на бескрайних мировых просторах.
Я повторял «Эмма, Эмма» в такт своим шагам. И каждый раз слышал в ответ злобный скрипучий смешок судьбы.
Что ж, пусть попробует бросить мне вызов: я ее не боюсь. Ни ее, ни кого-либо другого.
Чтобы как следует себя в этом убедить, я остановился у придорожных скал, покрепче уперся ногами в землю, вызывающе уставился в небо — и запел.
Часть вторая
СВОИХ И ЧУЖИХ
I
На белом свете полно людей, которые мечтают увидеть Венецию, прежде чем лечь на два метра под землю и нюхать корешки одуванчиков.
Венеция была у меня перед глазами, но подыхать я не собирался. Совсем наоборот. Слишком уж я изголодался по жизни. А что может лучше утолить этот голод, чем вольный воздух Адриатики?
Вот уже три дня я бродил по узким улочкам города и мало-помалу утрачивал привычку оборачиваться на каждом шагу. Французские полицейские, казалось, остались в каком-то далеком, почти несуществующем мире, откуда я вырвался раз и навсегда. Теперь в голове у меня была только одна забота — ничтожная по сравнению с теми, что мучили меня раньше: добывать по нескольку лир в день, чтобы хоть как-то прокормиться.
Мне было чертовски спокойно жить под итальянским небом. Италия — одна из тех немногих стран, где можно щелкать клювом с голодухи, не испытывая никаких комплексов. Здесь голод — тетка, с которой можно совокупляться без всякого стыда. Так что голодал я с этакой беззаботной легкостью, и когда зубищи мои начинали слишком уж выпирать изо рта, я старался выдать этот голодный оскал за улыбку…
Надо сказать, мне до сих пор не верилось, что я так удачно выбрался из той трясины. После всех своих злоключений я нашел-таки своего приятеля из Ниццы, который и устроил мне круиз в страну яичной вермишели. Маленький катерок, возивший туда главным образом блондинок, высадил меня на генуэзской пристани, и я начал всеми мочалками вдыхать теплый портовый воздух.
Приятель подкинул мне адресок своего знакомого — воришки, который мог пристроить меня в Неаполе, но, поразмыслив, я не поехал, — Не люблю я путешествовать по туристическим путевкам. К тому же я понимал, что с моей биографией новую жизнь так просто не начнешь.
Интерпол обязательно разошлет меня в профиль и анфас всем ищейкам полуострова. И с Неаполем, пожалуй, надо было повременить: туда сползается жулье со всей Италии. А где жулик, там и легаш: арифметика простая.
Венеция показалась мне более заманчивой из-за обилия туристов. Денег у меня хватило только на поезд, на белые льняные штаны и очки в белой перламутровой оправе. Нацепив все это, я сразу стал типичным Джузеппе.
План у меня был простой: снять какую-нибудь англичанку в районе Риальто. Я решил искать именно «инглиш», потому что их, как правило, легче всего окрутить. Они наивнее остальных: сразу верят в вашу пламенную любовь, стоит лишь поцапать их за буфера и помурлыкать «ай лав ю». Кстати, это, пожалуй, было все, что я мог сказать по-английски, но я решил, что хватит и этого. Тем более что я хотел подцепить бабу постарше, чтоб была охоча до молодых парней. Ну и, конечно, побогаче. Но я быстро понял, что замки на песке строить трудновато, особенно если и песка-то поблизости нет. Романтическая встреча с богатой тетенькой в стиле «пекинес и несоленое печеньице» — такое бывает только в трехгрошовых книжонках. Напрасно я расхаживал по всему городу и поигрывал усами, как только на горизонте возникала какая-нибудь уродина. Бабы воротили нос даже от такого красавчика, как я. Надо признать, в этих краях свирепствовала страшная конкуренция. В Венеции каждый здоровый мужчина от четырнадцати до восьмидесяти годков только и ищет, куда бы пристроить своего молодца. Тут никак не скажешь, что мужик нынче пошел не тот. Везде их полно, прямо под ногами путаются — только успевай переступать!