В каждой женщине сидит чудовище. Эрминия, конечно, утверждала, что печется о моей безопасности, но я сильно подозревал, что ей хочется утопить Бидона ради неизведанных острых ощущений… Попроси ее кто-нибудь утопить новорожденных котят — она, небось, раскричалась бы от возмущения. А человека — пожалуйста, готова…
На этом этапе своих размышлений я и увидел Эрминию; она появилась из-за скалистого выступа на плоскодонке с мотором.
Она весело, широко махнула мне рукой. И у нее, у будущей убийцы, это движение получилось точно таким же, как у юной девственницы, которую терзает наступающая зрелость.
Все они невинны, как ангелочки с церковного календаря. И в то же время готовы не раздумывая перерезать веревочку, на которой висит небо, и обрушить его вам на голову.
Эрминия правила своим корытом, как старый морской волк. Вскоре она тихо причалила к узкому песчаному пляжу.
— Эй, эй!
Она смеялась и махала мне рукой. Честное слово, она вела себя, как на волейбольном матче!
Я повертел вокруг головой, как перископом. Никого. Наш отрезок дороги был пуст, а справа и слева возвышались отвесные скалы.
Я открыл левую дверцу — ту, что была со стороны моря, наклонил спинку переднего сиденья и вытащил Бидона из машины. Он что-то ворчал, но еще не успел очухаться от алкоголя, который я в него влил.
— Ну, давай, поганец!
Я схватил его за руку и потащил, как мешок. А дотащив до лодки, плюхнул его туда. Посудина угрожающе закачалась.
— Смотри сама не нырни, — предупредил я.
— Не беспокойся…
— Может быть, эту морскую прогулку лучше совершить мне?
— Нет, Робер, нам нужно думать о твоей безопасности…
— Ладно, будь осторожна.
Я не спеша вернулся на машине в городок. По дороге я время от времени смотрел на море и различал среди сверкающих волн темное пятнышко, скользящее к выпуклой линии горизонта. Но когда приехал на Мантонский пляж, сколько ни вглядывался — ничего уже не увидел.
Курортный сезон уже приказывал долго жить, и почти все разноцветные шезлонги стояли без седоков. За стойкой бара молодой черноволосый парнишка в белой куртке выжимал сок из апельсинов с помощью аппарата, купленного на последней выставке бытовой техники.
— Один джин-фицц, малыш!
Я уселся под голубым навесом бара… По случаю моего прихода парнишка поставил пластинку с мексиканской песней, от которой лапы покрывались мурашками.
Я долго смотрел на кубик льда в своем стакане. Он плавал почти на самой поверхности и напоминал мне о Бидоне, который вот-вот начнет кормить рыб.
Эрминия что-то задерживалась…
XII
Наконец она появилась. Она отдала свой пароход пляжному прокатчику и выглядела почти радостной.
— Выпьешь чего-нибудь?
— Да.
— Покрепче?
Ее взгляд заставил меня покраснеть.
— Зачем — покрепче? — дерзко спросила она. — Я просто хочу пить. Возьми мне апельсиновый сок.
Она залпом осушила свой стакан; на ее щеках был румянец, но лоб оставался бледным из-за физического утомления.
— Заплати, и пойдем сядем в сторонке.
Она увела меня подальше от бара, к шезлонгам. Некоторое время мы сидели, не говоря ни слова, наблюдая за монотонным движением воды и за бескрайним небом, по которому тащились маленькие жилистые тучки.
Я желал ее, желал со страшной силой…
— Может быть, поедем домой, Эрминия? У меня появились кое-какие планы…
Это была наша условная формула. Но она покачала головой.
— Не сейчас.
— Переволновалась?
— Нет, разве что немного устала. Ох, и тяжелый он был!
— Но все прошло удачно?
— Прошло, а это главное.
— Значит, теперь мы можем говорить… как убийца с убийцей?
— В каком-то смысле — да. Но не вижу необходимости об этом вспоминать.
Странный у нее был видок, у этой крошки. Посмотришь на нее, так сначала ничего такого и не заметишь: девчонка как девчонка. А потом, счистив верхний слой, находишь под ним остальное: волнующую, даже опасную женщину, способную на все: на мошенничество, на убийство… Но вот могла ли она любить? Это слегка морщило мне череп. Я испытывал к ней серьезное расположение, но это нельзя было назвать любовью… Любовь я познал с Другой, и та история была еще слишком свежей и сырой, чтобы я мог загореться снова.
И все же я дорожил Эрминией. Хотя бы потому, что ее кожа говорила с моей. Как если бы нас с ней скроили из одной и той же шкуры.