Лариса, конечно, предполагала, что худший из возможных вариантов неизбежен. Но, учитывая уникальную и горькую природу общего прошлого брата и сестры, это предположение никак не могло смягчить окончательный удар. И я был благодарен судьбе за то, что могу быть с ней рядом и хоть немного утешить. Может, и не о такой романтической встрече мечталось мне многие месяцы: ведь всю ночь мы так и провели за столом для обсуждений. Но когда она придвигалась ко мне ближе, я, по крайней мере, чувствовал, что она сможет пережить эту потерю и что у нас с ней и в самом деле есть общее будущее. К рассвету мы оба пребывали в том смутном, скорбном состоянии полной опустошенности, что так часто сопутствует горю. Но затем, еще до того, как мы осознали это, начало происходить нечто очень странное:
Яркие лучи солнца осветили корабль.
Непонятным образом воды озера Альберт очистились от всей грязи, что еще вчера так бросалась в глаза, и зрелище это было столь невероятным, что мы с Ларисой могли разве что подняться, подойти к прозрачному корпусу и простоять так несколько минут с изумленной улыбкой. Тут ворвались остальные, не по одному, а шумной толпой, выкрикивая новости и спрашивая — довольно скептически, даже, помнится, с насмешкой — видели ли мы, что произошло. Случившееся было абсолютно необъяснимо: ночью мы не слышали никаких звуков работающей техники, да и не существовало техники, способной на такое, ни в Африке, да и нигде в мире. Казалось, это не могло быть ничем, кроме как чудом. Но потрясения лишь начинались.
Включив голографический проектор, мы взлетели над поверхностью воды и обнаружили, что на западном берегу озера не осталось ни малейших следов военного конфликта. Более того, там виднелись животные! Те самые виды, которые, как я читал, а затем видел собственными глазами, считались в Африке вымершими, теперь были повсюду, и вся местность стала напоминать тот пожелтевший старый плакат, что я видел в неапольской забегаловке. Никто из нас не мог вымолвить ни слова, но это было не обычное наше молчание, полное ужаса и мрачных предчувствий, а тихий восторг, изредка прерываемый смехом и изумленными восклицаниями.
Вопрос о том, что нам делать дальше, возник далеко не сразу. Я предложил направиться к побережью и посмотреть, не удастся ли нам по пути найти какой-нибудь ключ к происходящему. Но путешествие лишь поразило нас еще больше. Процветающие города и деревни усеивали тот самый ландшафт, где прежде можно было найти лишь призрачные руины да следы войн и эпидемий. Диких животных было очень много, и временами попадались роскошные автобусы, полные туристов. По мере приближении к берегу признаки процветающей цивилизации становились все более частыми и впечатляющими, и так было, покуда мы наконец не достигли моря и не увидели — Занзибар.
Убогий остров Занзибар, что в древности был центром работорговли, а в наши дни — ветхим, изъеденным хворями пережитком зловещего прошлого. Но теперь? То, что предстало перед нашими глазами теперь, больше было похоже на Гонконг. Вернее, на то, как выглядел бы Гонконг, если бы у его строителей были не только деньги, но и вкус. В центре прекрасного зеленого острова располагался сверкающий город, и его высоко взметнувшиеся здания подчеркивали цвета моря, материковых джунглей и снежно-белых коралловых пляжей. В общем, это был оазис просвещенных технологий и красоты — словом, то, чему не было объяснения.
Наш корабль сейчас покоится под волнами, омывающими берега этого оазиса. У нас все еще нет ясных ответов, да и от систем связи и слежения корабля не слишком много толку. Похоже, у нас проблемы с соединением и поддержкой связи со спутниковыми системами. Но даже когда нам удается соединиться, мы слышим странные сообщения со всего мира, смысл которых столь же неясен, как и все то, что мы увидели в Восточной Африке. В сообщениях проскальзывают упоминания о конфликтах там, где их быть не должно, а еще чаще мы слышим поразительные сведения, судя по которым на многих прежде раздираемых войной территориях сейчас царят мир и процветание. И все это говорит в пользу невероятного предположения, тем не менее объясняющего происходящее: Малкольм и вправду достиг успеха и сумел подчинить себе время.
Если это так, то созданный им аппарат, должно быть, самоуничтожился после выполнения задания. Скорее всего, так и было задумано, но именно поэтому у нас нет ни малейшего представления — куда, а тем более «когда» отправился Малкольм. За ужином тем же вечером мы попытались точнее определить, куда и в какую точку истории он должен был направиться, чтобы сделать то, чему мы стали свидетелями. Но полученный нами перечень вероятностей оказался бесконечен. К тому же мы пока не представляем себе полного масштаба всех эффектов. Если допустить, что невозможное на самом деле имело место, мы должны отправиться странствовать по миру (как когда-то и предлагала мне Лариса), жить по собственным законам и высматривать вокруг себя то, что может быть следами или делом рук покинувшего нас друга и брата, тем самым продолжая попытки разгадать тайну пункта его назначения. Но время и история — бесконечные паутины, и даже легкое прикосновение к любой из их бесчисленных нитей может вызвать изменения, которые трудно вообразить. Поэтому может статься, что истину мы никогда не узнаем.