Последовала тяжелая тишина. Незаметно руки Ирмингард напряглись, хотя она всеми силами призывала себя к спокойствию. Она медленно взяла в руки книгу, открыла ее и положила перед Софией несколько небрежно, чтобы София не заметила ее волнения.
— Докажи! — сухо приказала она.
София посмотрела на страницу, написанную на латыни теми же острыми буквами, которым училась она сама. Ее содержание волновало ее не так, как сформулированные ею самой незадолго перед этим вопросы. Неторопливо прочитанные фразы и предложения оставались в ее голове, и им без труда находилось место в ее памяти.
Наконец она подняла глаза от книги.
— Ты, Господь, нужен всем твоим избранным, как ветви винограду, как воздух и глаз свети. Без ветвей увядают побеги, воздух мрачен без света. Ты останешься, Господь, тем, кто ты есть, ты не подвержен изменению. Так написано в твоих книгах — то есть в книгах, которые были правдиво написаны твоею милостью, — повторила она, ни разу не заглянув в текст, созданный три столетия назад монахом Готтшалком.
Едва слышно Ирмингард вздохнула и снова закашляла. Она отошла назад, стараясь справиться с удивлением.
— Это от дьявола, — прошептала она, произнеся слово, которое София еще ни разу от нее не слышала, потому что от него сквозило суеверием, а сестра Ирмингард учила, что ему не следует предаваться.
— Это, возможно, от дьявола, — поспешно поправилась она, поднесла руку ко рту и проглотила горькую слюну, которая при кашле подступала к горлу. — Может, не в моих глазах, но в глазах остальных. Ты не должна ни с кем говорить об этом. Ты должна скрыть это от всех, слышишь? Тебя могут назвать колдуньей, а это очень опасно из-за твоего...
Слова затерялись в новом приступе кашля.
— Из-за моего... чего? — возбужденно спросила София. — Моего происхождения? Вы это имеете в виду?
Губы сестры Ирмингард скривились в обычной безрадостной улыбке.
— Я обращалась с тобой, как с другими девочками твоего возраста, — продолжала она, полностью обретя контроль над собой, — может быть, к твоему уму следует относиться более бережно, давать ему больше пищи, чтобы твою голову не наполняли дурные мысли. И было бы глупо говорить о твоем происхождении, о котором по веским причинам здесь не говорят, и об этом... даре.
Подготовить материал для письма было непросто.
Будущие переписчицы должны были учиться сдирать кожу с телят, овец и коз, три дня держать ее в известковой воде, а потом растягивать. С помощью пемзы ее соскабливали и сушили. Софии ручной труд давался тяжело — она ругалась, когда козий пергамент становился слишком жестким, когда на свиной коже оставались щетинки, которые мешали писать, а телячий пергамент оказывался чересчур гладким, так что чернила расползались. Она огорчалась, если гусиное перо ломалось, когда она хотела отрезать кончик. Бычья желчь вызывала у нее только отвращение. Чтобы получить чернила, нужно было смешивать ее с сажей, белком и водой.
Но так же, как остальные учились выпекать хлеб, София изо всех сил старалась справляться со всем необходимым, чтобы наконец предаться своей страсти. Когда она впервые записала не на восковой дощечке, а на пергаменте текст отца церкви Исидора, она так была горда собой, что забыла о стремлении записывать самые существенные моменты ее жизни. Софии все реже хотелось нарушить требование сестры Ирмингард и записать не то, что полагается будущей переписчице. А та в свою очередь не уставала питать детскую душу всем, что было в библиотеке.
Среди книг попадались латинские и греческие тексты языческих философов. София должна была прочитать их, чтобы в совершенстве овладеть обоими языками и исключить появление в текстах, которые ей предстояло переписать, грамматических ошибок. Только после того как это упражнение было пройдено, она могла перейти на богатый материал великих учителей христианства — Блаженного Августина, Ипполита или Боэция. После того как она наконец ознакомилась с их текстами, ей преподнесли огромное количество старинных текстов, которые утверждали, что существует только один правильный способ праздновать обедню, а все остальное — ересь и суеверие.
Когда сестра Ирмингард давала Софии задание переписать тексты (однако она никогда не давала ей собственных комментариев), она стремилась так загрузить головку девочки науками, чтобы в ней не оставалось места мыслям о собственной жизни. Занимаясь так много, София училась отделять главное от второстепенного и избавлялась от высокомерия, которое могло возникнуть у нее в связи с редким даром.