Перед ними стоял сказочный король. Он был обернут в большую голубую мантию, темная брошь из изумрудов выглядела как жирный паук, который вскочил ему на шею. Одни только костюмы стоили, наверное, целое состояние, подумалось Ильзе. Лицо короля все еще было скрыто. Только глаза были открыты, он огляделся вокруг, поднял голову, стащил с носа защитную дыхательную маску и стал принюхиваться, будто бы хотел понюхать каждого в его империи, франков, швабов, жителей Верхнего Пфальца, Нюрнберга, Аугсбурга и всех, кто жил на бело-голубых полях блаженных. Он оглянулся, и откуда-то, из лесов, с холмов, раздалась тихая музыка, нежная мелодия, несколько простых тактов в вечном ритме появления и исчезновения. Деревья тихо навевали свою зеленую песню, воздух был наполнен сплошным счастьем. Замечательная деталь, подумала Ильзе, музыка, которая раздается откуда-то, действительно замечательная деталь, агентство умеет придумывать. Но музыка доносилась не откуда-нибудь, ее исполнял Беппи Фишер, всемирно известный игрок на цитре, который и воспроизводил эти звуки. Он до этого сидел в паланкине, совсем рядом с королем, а теперь вышел, неся инструмент перед собой, как Орфей свою лиру. На нем была накидка и берет. И для тех, кто хоть немного подготовился к этому историческому походу под названием «По следам сказочного короля», было очевидно: игрок на цитре изображал Рихарда Вагнера, великого, собственно почти уже баварского композитора Рихарда Вагнера, который исполняет для государя что-то из его опер. Исполнение на открытом воздухе увертюры из «Тангейзера», на цитре, настоящим жителем гор. Неплохо, подумала Ильзе Шмитц. И впервые у нее было чувство, что здесь может быть не так плохо, как тогда в ущелье Хелленталь.
Один из лакеев подал знак носовым платком. Сейчас придворный этикет требовал склониться, расшаркиваясь и приседая в реверансе, и десяток взрослых менеджеров согнулись бессловесно перед исполнителем роли Людвига. Ильзе Шмитц снова выпрямилась. Хорошо, что ее не стали подкрашивать и пудрить, так как внимание короля обратилось вдруг на нее, маленькую Ильзе в присборенном и гофрированном одеянии куртизанки. Королевским жестом руки он велел ей подойти. С завистью наблюдали за ней остальные, Клаус Вондрикат из отдела рекламы скрипел зубами, но сохранял самообладание. Сказочный король не говорил, он только жестикулировал, он показывал вверх на возвышенность. Ильзе жмурилась и увидела, против солнца, несколько движущихся точек. «Серны!» — шепнули некоторые из двора; те, кто знал французский, шептали Les chamois! чтобы быть еще более достоверными. Ильзе Шмитц слышала также хихиканье, но она не стала обращать на это внимание. Государь всех баварцев показал на одетого в ливрею Виттельбахского слугу, на бархатной подушке которого лежало ружье. О нет! Разве сегодня ее заданием было стрелять в серну? Почему именно она? Она ведь никогда в жизни не держала в руке ружье, даже на ярмарке, но от нее, как от менеджера, ожидали, вероятно, что она решит эту проблему. Молниеносно, решительно, настойчиво. Она взяла ружье с подушки и прицелилась. Близоруко щурилась она в прицел. Может быть, сначала нужно было зарядить ружье? Беппи исполнял на цитре как раз «Смерть от любви» из Тристана и Изольды, он подмешивал в музыку Вагнера несколько альпийских песен: As Gamsalschiafen is mei Freid. («Стрелять в серну для меня такая радость»). Она делала вид, будто она ищет на холме самую жирную и самую неподвижную серну. Вероятно, они были из картона, эти животные, и какие-то помощники таскали их веревками взад и вперед, но в Баварии никогда нельзя было знать точно, что было декорацией, а что настоящим. Она крепко обхватила ружье, и все смотрели на нее, смелую куртизанку и охотницу на серн, стоявшую в тончайших полусапожках из телячьей кожи на высоте Фрошбахель. И тут это случилось. Наверху на окраине леса появилась лошадь. Ах, да что там лошадь: благородный конь вороной масти, иссиня-черного коня вели через луг, ноздри у него были раздуты, бока мокрые от пота, голова своенравно откинута назад, и Людвиг II подошел к этому страшилищу и на удивление ловко сел на него. И когда он сидел так высоко на лошади и окидывал взором местность, и когда он совсем стянул с себя защитную маску, некоторые узнали его.