Калеб положил на пол колчан и лук, а мешок водрузил на стол и дрожащей от нетерпения рукой развязал тесемку. С трудом вытащил объемный сверток из старого индейского одеяла, такого рваного и грязного, что в нем уже почти не угадывались изначальные цвета. Калебу пришлось попотеть, прежде чем он упаковал находку, поскольку одеяло все отсырело и ткань рвалась под руками.
Он медленно развернул эту рвань, и находка явилась на свет. Калеб сбросил на пол мешок, предоставив своему открытию безраздельно царить на деревянной столешнице. В лучших традициях мировой банальности луч закатного солнца, пробравшись сквозь окошко, заставил старинное, потемневшее от времени золото заиграть новыми красками. Калеб улыбнулся своему отражению и едва удержал рвущийся из груди радостный вопль.
Он до сих пор не мог поверить в свое счастье.
Господи, Твоя воля, сколько же дадут за эту штуковину?
Сто… двести пятьдесят тысяч долларов?
Даже если ее просто расплавить, уже выйдет куча денег. Но Калеба привела в экстаз не сама груда золота, из которого была отлита штуковина. Судя по надписям на ней, она очень старинная. Непонятные значки были похожи на иероглифы. Калеб в древностях не разбирался, но, возможно, это майя. Или ацтеки, или инки. Да хрен с ними, кто б они ни были, главное – она стоит уйму денег. Уж на полмиллиона-то потянет точно, а полмиллиона – это не шутка. Калеб подпрыгнул на стуле, как если б тот вдруг раскалился.
Черт побери, полмиллиона долларов!
На эту сумму он сможет продолжить свои исследования, и даже Черил…
Калеб подошел к телефону, молясь, чтобы его еще не отключили. Он с незапамятных времен не оплачивал счета и отключения ждал со дня на день. Но, услышав гудок, счел это знаком судьбы. Набрал номер и стал с замиранием сердца ждать, что сейчас в трубке раздастся любимый голос.
Пока на другом конце провода гудки оглашали хорошо знакомую ему квартиру, Калеб вспоминал вечер их первой встречи.
Он познакомился с Черил больше года назад, когда поехал с группой «Скучающие скунсы» на концерт в Финикс. Он всюду сопровождал своих друзей из группы кантри, которые играли на окраине города в мексиканском ресторане «Así es la vida».[5] Сперва он пообедал в веселой компании музыкантов, а когда они поднялись на сцену и начали играть, остался за столиком, потягивая пиво и оглядывая зал, который мало-помалу заполнялся публикой.
«Скунсы» были в тех местах довольно популярны, поэтому народу подвалило порядком. Взгляд Калеба вдруг упал на блондинку в джинсах и красной маечке. Она сидела в одиночестве на высоком табурете у стойки, спиной к эстраде, не проявляя никакого интереса к музыке, а с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое своего стакана. Когда она подняла голову, Калеб увидел в зеркале ее отражение и остолбенел. На вид ей было ближе к тридцати, чем к двадцати, но в чертах, несмотря на их чувственность, проглядывало что-то детское. Она сразу поймала взгляд Калеба, потому что уверенно перевела на него немыслимые бирюзовые глаза.
Калеба пробрал озноб, и вопреки своим обычаям он поднялся, взял свое пиво и пошел к ней.
Когда он усаживался на высокий табурет рядом, девица лениво скосила на него глаза, но тут же вернулась к созерцанию своего стакана.
Калеб откашлялся, пытаясь скрыть волнение, и обратился к ней:
– Привет. Меня зовут Калеб.
В ее ответе он не расслышал никаких эмоций, кроме едва уловимой скуки.
– Привет. Я Черил. Двести долларов.
– Что?
На вертящемся табурете Черил повернулась к нему всем телом. Калеб не смог удержаться, чтобы не остановить взгляд на упругой груди и сосках, вызывающе топорщивших ткань майки.
– Только не рассказывай, – усмехнулась она, – что как увидел меня, так сразу понял, что я женщина твоей мечты и гожусь в матери твоих будущих детей. Хочешь войти ко мне в спальню – плати двести баксов. А если угодно посмотреть из моих окон, как солнце встает, тогда четыреста.
Калеб смешался и отвернулся. Глаза Черил в зеркале следили за ним.
– Что потерял, Калеб? Дар речи или бумажник?
Калеб впервые в жизни заговорил с проституткой, тем более с такой красавицей, как Черил, и был совершенно раздавлен тем болезненным влечением, какое вдруг испытал к этой женщине.
Он сразу проклял превратности судьбы. В бумажнике у него как раз лежало четыреста долларов. Он взял их, потому что на другой день должен был зайти в «Эл энд Эл», фирму, торгующую электрическим и электронным оборудованием, где он заказал необходимые материалы для своих исследований.
Некоторое время он сверлил взглядом бутылку пива, которую поставил на стойку.
Затем с полным ощущением собственного идиотизма он поднял глаза на Черил, от души надеясь, что его улыбка вышла достаточно непринужденной.
– В цену входит утренний кофе?
– Да ради бога. Даже омлет, если захочешь.
Калеб сосредоточенно кивнул.
– Годится. Я все, что нужно, выяснил, дальше сама рули.
Не говоря ни слова, Черил поднялась и направилась к выходу. И Калеб последовал за ней кратким путем, мощенным благими намерениями, прямо в ад.
Утром он проснулся на большой кровати ее квартиры в Скотсдейле и понял, что потерял покой. Без гроша в кармане, он автостопом вернулся во Флагстафф, так и не сумев выбросить из головы минувшую ночь и тело Черил, отданное в полное его распоряжение. И вся его последующая жизнь превратилась в одно мучительное ожидание, приправленное видениями Черил в объятиях других мужчин. Как только ему удавалось наскрести установленную таксу, он одалживал у Билла Фрайхарта «тойоту» и мчался к ней, давая себе клятву, что этот раз уж точно будет последним, и проклиная себя, так как заранее знал, что нарушит ее.
Постепенно Черил привыкла к нему и перестала обходиться с ним как с обычным клиентом. Они любили друг друга со страстью и нежностью, как настоящие влюбленные. Спустя какое-то время Черил даже согласилась на то, чтобы он обходился без презерватива, но, когда он признался, что любит ее, она вдруг потемнела лицом, вскочила с постели, завернулась в простыню и ушла в ванную. А когда вернулась, глаза у нее были красные и опухшие.
Она села на постель, обеими руками придерживая у груди простыню, как щит.
– Так не бывает, Калеб.
– Как не бывает?
– Так не бывает в жизни. Шлюха всегда останется шлюхой, как для тебя, так и для других.
– Но ты ведь можешь бросить…
Она подняла на него глаза, и Калеб в который раз утонул в них.
– И что дальше? Выйду замуж за нищего? Я кое-как наладила свою жизнь и не хочу снова очутиться с голой задницей.
– Ты хоть что-нибудь чувствуешь ко мне?
Черил вытянулась на кровати рядом с ним, по-прежнему удерживая на груди простынный заслон. Калеб так и не понял, от кого она обороняется – от него или от себя.
– Что я чувствую – мое личное дело. Я зарабатываю на хлеб насущный, и это важнее всяких чувств.
– Но когда-нибудь я…
Черил приложила пальцы к его губам.
– Слыхала я про твои проекты, и наверняка ты когда-нибудь их осуществишь. Когда настанет тот день, может, мы и соединим чувства с хлебом насущным. А до тех пор, если тебе угодно залезть в мою постель, гони двести баксов. И четыреста, если хочешь увидеть из моего окна, как встает солнце.
С этими словами она сбросила простыню, обвилась вокруг Калеба и любила его так самозабвенно, что у него все нутро переворачивалось.
И вот наконец…
– Алло.
Голос Черил оторвал его от прошлых видений и перенес в эйфорию настоящего.
– Привет, Черил. Это я, Калеб. Ты одна?