Он смотрел задумчиво, привычно пощипывая себя за нижнюю губу, и нахмурив темные брови:
— Ты ведь не станешь скрывать от меня что-то важное?
Я внезапно растерялась, как это бывает даже с заправскими лгунами. Наверно, потому, что ему-то врать как раз и не хотелось, но и рассказать правду решимости не было.
— Дай мне немножко времени. Я должна разобраться сама. Хотя бы чуть-чуть.
Он мягко коснулся кончиками пальцев моей щеки, потом отстранился и вошел в дом, а я так и осталась стоять, стиснув челюсти, чтобы не расплакаться.
Ночь я не спала. Обгрызла все ногти почти до мяса, протоптала дорожку на дорогом персидском ковре, что лежал на полу, обпилась кофе, но к утру более чем непростое решение было утверждено моим внутренним худсоветом.
Я рассуждала так: если меня хочет убить какой-то одиночка, то, заказ ли это (хотя кому я нужна, чтобы нанимать киллера?), придурок ли какой-то, в любом случае обращаться в полицию не имело смысла — дело это типичный «глухарь». Нападение в аэропорту уже давно быльем поросло, а это последнее… Толпа подвыпившего народа, в которой могла появиться даже рота незнакомцев хоть в черных масках, хоть с рогами — все бы только посмеялись, решив, что кто-то классно схохмил. Чего уж говорить об одном, как пить дать одетом вполне подходяще. Наверняка никто и ничего не видел, а значит, никто и ничего не сможет ни выяснить, ни доказать. Если же вернуться к версии, что моя персона чем-то (хотя опять-таки совершенно непонятно чем) пришлась не по вкусу кому-то в нашем главном силовом ведомство, то дело и вовсе принадлежит к разряду мертворожденных.
Из всего из этого следовало одно: мне нужен был человек из ФСБ или близкий к этой структуре, но такой, которому я могла бы полностью доверять и который сумел бы кое-что выяснить для меня и обо мне. Например, для начала неплохо было бы элементарно узнать: занимается мной ФСБ или нет. Дальше думать было бы уже проще. Где такого человека брать? В этой части своих рассуждений я и подошла к принятию одного из самых непростых в моей жизни решений.
Я знала, кто мог мне помочь. Но от этого было не легче. Совсем не легче. Потому что этим человеком был мой родной отец… Много лет я развлекала себя тем, что представляла, каким будет его лицо, если однажды, открыв дверь, он увидит на пороге меня. Теперь мне предстояло увидеть это собственными глазами.
Глава 11
Отец всегда был ранней пташкой, и поэтому, едва солнышко вынырнуло из-за края земли, я, приняв душ, чтобы взбодриться и, переодевшись, села за руль своей машины, которую, словно зная заранее, что это будет актуально, поставила так, чтобы ее не «заперли» тачки гостей. Не так давно успокоившийся лагерь был тихим и сонным. Никто не остановил меня. На мгновение я было подумала сообщить о своем отъезде Ивану, но потом не стала.
Пустынную окружную я преодолела на удивление быстро и вскоре уже ехала по Ярославке, направляясь в сторону Болшево. Еще четверть часа, и я притормозила у высоких глухих ворот отцовского дома, а потом долго сидела, не решаясь открыть дверцу машины и подойти к звонку, чью пухлую пуговку хорошо видела со своего места…
Мне открыла мать.
— Машенька… — почти прошептала она и покачнулась, опершись рукой на столб, державший калитку.
— Здравствуй, мама. Я… Я могу войти?
— Отец дома, — с легким испугом предупредила меня она, но отступила в сторону, пропуская.
Он завтракал и, увидев меня в дверях столовой, с грохотом опустил на стол толстостенную керамическую кружку так, что ее содержимое — крепчайший чай — плеснуло на клеенку. Боясь того, что он мог сейчас произнести, обрубив тем самым всякую возможность дальнейшего разговора, я шагнула вперед и выпалила:
— Меня хотят убить, папа. И мне нужна твоя помощь!
Он помолчал, впиваясь взглядом своих поразительно синих глаз в мое лицо. Его взгляд всегда казался настолько пронзительным, ярким — то ли из-за цвета, то ли из-за выражения глаз, что мне было больно смотреть ему в лицо, словно на солнце. Вот и сейчас…
— Ты это серьезно?
Я горько усмехнулась:
— Вряд ли бы я решилась приехать сюда, если бы дела обстояли иначе.
Опять повисло молчание. И наконец…
— Что я должен сделать?
Как это похоже на него — никакого сослагательного наклонения. Воистину, слово «должен» — один из краеугольных камней, на которых держится вся немалая тяжесть личности моего родителя.
— Мне нужно встретиться с Вениамином Константиновичем.
Отец вытянул губы, словно собирался присвистнуть, но так и не издал ни звука.