— И что же он тогда подумает о нас с тобой?
— Не знаю, что подумает он, а вот что о себе воображаешь ты?!
Негодяй игнорировал мой выпад и, щелкнув выключателем, внес меня в ванную, но стать на ноги позволил только после того, как пустил воду.
— А теперь послушай, маленькая ревнивица. Это… — он выдрал из моих пальцев пачку фотографий и сунул мне под нос одну из них — ту, где он был с высокой русоволосой женщиной, приблизительно моей ровесницей. — Кстати, где ты только взяла эту дрянь? Так вот, это Анна. У нас был долгий, но какой-то грустный роман еще там, в Энске. Я тогда был совершенно раздавлен своим несчастьем, а она… Она замужем. Мы расстались друзьями, когда я собрался ехать в Москву. Это, — он сунул мне следующий снимок, — Катя. Я переспал с ней в поезде — после одной из станций оказались вдвоем в целом вагоне. По приезде в Москву расцеловались на перроне и простились навсегда. Сей душещипательный момент, как видишь, и запечатлен. Это, — теперь пришла очередь той самой грудастая, — Оксана. У нас случился бурный, но очень короткий роман уже здесь, где-то год назад. А вот это… — его палец уперся в снимок с «Голубой луной». — Это уже серьезно, потому что именно через это милое заведение лежал мой маршрут к дяде Вене, который ты же мне и передала на той бумажке. Теперь можешь закрыть рот и слушать внимательно. Я уже сказал, что позвонил Вениамину Константиновичу. Он ждет нас обоих. Действовать будем так. Я уйду, словно ты действительно выгнала меня, и постараюсь добраться до Болшево так, чтобы никто не проследил. Возможно, тем же способом, что и раньше. Так что не убивай меня, если тебе опять шепнут, что я ходил любоваться на голубую луну. Ты же бери Васю и отправляйся к отцу. Пусть он довезет тебя до Пряничникова, как прошлый раз. А Васильку… Васильку давно пора познакомиться с бабушкой.
— Постой… Погоди…
— Некогда. Железо следует ковать, не отходя от кассы. Классику должно знать, дурочка, — он не удержался и поцеловал меня. — Ох, ну ты и ревнуешь! Еще немного, и мы оба попали бы в криминальные новости.
Я тихо хмыкнула:
— Это я попала бы в новости, а ты в морг, фотомодель фигова, — потом не удержалась и добавила мстительно. — А у этой твоей Оксаны толстая задница!
Он еще смеялся, когда я, вполне довольная собой, открыла дверь ванной и покинула его общество.
Глава 17
Через четыре часа я уже устроилась в багажнике отцовского джипа, сжимая в руках сумку, в которой лежали треклятые фотографии и заветная флешка с Леликом и Боликом. Взволнованный и слегка перепуганный Василек остался с моей мамой, надо сказать, ошеломленной этой внезапной встречей значительно больше его самого.
Лицо отца, как и лицо Ивана, носило следы их недавнего знакомства. И это меня порядком удивило, потому что родитель мой, хоть и был уже пенсионером, оставался серьезным противником для любого, даже много более молодого и достаточно сильного мужчины.
Доехали быстро и без приключений. Молчали. Дядя Веня и Иван уже ждали нас. Отец пожал руку Пряничникову и демонстративно проигнорировал моего Ванечку, который только усмехнулся и потер челюсть.
— Что, еще болит? — ядовито поинтересовался отец.
— Да не очень… А как ваш нос?
Папуля глянул гневно, но поутих, когда за спиной услышал тихий, полный явного удовольствия от воспоминаний смех приятеля.
— Ох, Машуня, такую ты сечу пропустила! Пальчики оближешь. Хорошо, что у меня мебели почти нет. Ну, давай твое… фотоискусство. Поглядим… Кстати, как…
— Что за фотоискусство? — перебил отец, заглядывая через плечо дяде Вене.
Лицо у него моментально вытянулось, желваки вздулись, глаза сузились.
— А ты фотогеничный, — почти просвистел он, глядя на Ивана и сжимая кулаки.
Неизвестно, то есть как раз очень хорошо известно, чем бы все это кончилось, если бы не Пряничников. Одной очень спокойной и короткой фразой он сразу привел в чувство обоих.
— Я заметил, что все, кому подкладывают в постель Ниночку Петракову, потом оказываются очень фотогеничными.
— Ниночку? — недоуменно спросил Иван.
— Подкладывают? — не менее ошарашенно отреагировал отец.
— Так вот почему он орал на него! — более пространно, но совершенно непонятно для окружающих воскликнула я и впала в глубокую задумчивость, из которой меня удалось вывести далеко не сразу.
Слова Пряничникова стали чем-то вроде рубильника, которым в агрегатину моего мозга пустили ток. Колесико за колесиком, рычаг за рычагом, чип за чипом…