Она бы и вокруг дома потрусила, да не хватило малости — стимула в лице Иолы. Знай Марина наверняка, что соперница завтра тоже будет на банкете, не поленилась бы, побегала…
С Конрадом Юстина пообщалась по телефону, и то всего пару минут.
— И вот теперь я считаю — сотовый тоже верну дяде, хотя заплатила свои деньги. Книг тоже с собой не возьму, когда буду уходить, хотя они мои. Вот так!
— Минутку, милая, — попросил Конрад. — Можешь сказать, о чем ты?
— Нет, слишком много всего. Завтра расскажу. Знал бы ты, как мне страшно хотелось поговорить с тобой вчера!
— О чем?!
— Обо всем. А сейчас некогда. Кончается перерыв, бегу! Нельзя ли сделать так… они поедут на банкет, а ты вернёшься?
— Сразу после восьми приеду хоть с конца света!
Если бы Иола слышала этот разговор, то сразу бы поняла — её братик влюблён по уши, поскольку в ответ на просьбу девушки и не подумал задать своё проклятое «А что такое?»…
Последние три часа перед банкетом стали апогеем мук и страданий.
Шифон-велюр на Марину влез. И даже застегнулся. Правда, главным образом благодаря корсету, из-за которого Марина дышала с трудом, но сразу решила — если нужно, так и вовсе не будет дышать. Продержится на одном счастье, переполнившем все её похудевшее естество.
Юстина же до конца последовательно держалась прежней линии, хотя накануне вдрызг испортила отношения с хозяином дома. О последствиях пока лучше не думать, в конце концов, холера, она взрослая девушка, не пропадёт!
— Вот видите, тётечка, — деликатно начала она. — Если бы у нас было две недели, а ещё лучше — три…
— Три недели на этом паскудстве? — обрушилась на племянницу тётка. — И одной хватило, вон как отлично сидит.
— Именно «сидит», — холодно подтвердила девушка.
— Что значит «именно»? — забеспокоилась тётка. — Ведь я могу даже со… со… согнуться… нет, не могу, да и зачем мне сгибаться?
— Посмотрите на себя сбоку. И сзади, — потребовала мучительница.
— Зачем? Я же чувствую — сидит отлично.
— Тем больше оснований полюбоваться. Гости на банкете будут разглядывать тётю со всех сторон.
Были у Марины нехорошие предчувствия, были, недаром она не хотела смотреть на себя сбоку, да разве Юстинка отстанет? Решила — что бы ни увидела, станет восторгаться.
И не смогла. Горло перехватило. Вид сбоку. Вид сзади оставим на потом. Будь Марина повыше ростом — вылитый кит в роскошной упаковке. А так — откормленная бегемотиха на сносях.
Марина попыталась втянуть живот. Поскольку корсет уже сделал все, что в его силах, эффект оказался мизерным.
— Ну и что… — начала было Марина, овладев собой, но девушка силой развернула тётку, и зеркало послушно отразило зад на удивление дородного першерона. Нет, не ожидала Марина такого, зеркало врёт! Не может она выглядеть так ужасно в своём прекрасном платье.
Ещё секунда — и слезы хлынули бы потоком, но племянница бдила.
— Не реветь! Помнить о лице! Столько трудов косметички и тётиных денег псу под хвост? Хотите страдать — страдайте, только внутренне, не внешне!
Остался единственный способ проявить страдание. И Марина с руганью обрушилась на племянницу, стараясь не очень сильно кривить рот:
— А все ты! Какого черта кормила меня дерьмом целую неделю? К чему все мои мучения? Наобещала с три короба, а я не могу пойти в велюре! И в сапфирах! И теперь ещё мне демонстрируешь этот ужас и велишь любоваться! Садистка! Змею вырастила я на собственной груди! Чудовище! Сгинь с глаз моих! О, какая я несчастная…
— Не сгину! И не змея я, сказала — одену тётю, и одену так, что все лопнут. Какая же вы несчастная? Ещё неделю назад это платье и вовсе на вас не влезало, теперь же только излишне обтягивает. Ещё немножко поголодать… Спокойно! Не сей момент голодать. Сей момент мы примерим серебристую искорку. Ну, что стоите? Времени у нас в обрез. Примеряйте, дискуссия потом.
Марина была в отчаянном положении. Сейчас бы впасть в истерику, а приходится себя ограничивать. Племянницу, конечно, обругала, но это слабое утешение. Руки трясутся, где там новые примерки. Да и в пользе голодания разуверилась.
Юстине пришлось все взять на себя. Преодолевая сопротивление ошалевшей тётки, не обращая внимания на град оскорблений, девушка переодела её в другое платье.
Жалобы и стенания как ножом отрезало. В комнате повисла напряжённая тишина.
Чёрное платье, переливающееся серебряными искрами, сидело на Марине почти свободно. Ещё недавно оно буквально лопалось, согнуться не позволяло, а теперь… Немного обтягивает, но в меру. А спереди она выглядит и вовсе стройной!