– Понятно. Значит, поставки продуктов. И как идут дела?
– Нормально идут, – ответил Смирнов. – Пока не жалуемся. Люди хотят есть при любой власти и при любом режиме. Хоть при коммунистах, хоть при демократах. Вы давно не были в Москве?
– Вообще не был, – ответил Натаниэль. – Мы репатриировались из Минска. Можете мне не верить, но за двадцать лет жизни в Союзе я ни разу не имел возможности съездить в Москву. А потом все никак не получалось. В Ленинграде пару раз бывал. В Крыму бывал, летом. Даже в Сибири – студенческие стройотряды. Помните такую штуку?
– Помню, – израильский представитель торгового дома «Лига» улыбнулся. – Сам ездил несколько сезонов. Говорите, в Сибири? Где именно?
– Тында, – ответил Натаниэль, – поселок Тында. Знаете?
– Знаю, конечно. А сколько лет вы уже в Израиле?
– Почти двадцать пять.
– Ого! – Смирнов даже не пытался скрыть удивления. – Ни за что бы не сказал, вы говорите по-русски без акцента.
– Практика большая, – пояснил Натаниэль скромно. – Вам же Баренбойм объяснил: мы работаем исключительно по делам русской общины.
– Да-да, я помню, – Смирнов кивнул. – Короче, в московских магазинах сейчас можно купить все то же самое, что и в израильских. Плюс лекарства. Например, лечебную косметику из грязей Мертвого моря.
– Понятно. И это все поставляет ваша «Лига»?
– Ну что вы, конечно нет. Наша доля – десятые доли процента. Но и этого достаточно.
– Все-таки: что за торжество вы собираетесь отмечать? – спросил Розовски.
– Семейное торжество, – ответил Аркадий. – Скажем так: недавно мне удалось заключить интересную сделку. И решил это отметить. Знаете, последние четыре года я даже выходных толком не имел. Дела, дела… – он развел руками. – Вот и решил: черт с ними, с делами! Море, солнце… Почему бы не устроить праздник для души?
– Действительно, – повторил Натаниэль задумчиво. – Почему бы не устроить? Ладно, – он чувствовал, что совершает очередную большую ошибку (или глупость – что то же). – Пишите точный адрес и время.
Для личного спокойствия, после ухода гостя Натаниэль позвонил Баренбойму. Владимир (он же – Зеев, старая, сугубо израильская традиция смены имени после репатриации) ответил так, как и следовало ожидать: «Аркадий Смирнов? Мировой мужик, другому бы я и не рекомендовал. А что? Есть какие-то сомнения?»
«Как тебе сказать… Он не очень похож на бизнесмена, – честно признался Розовски. – Скорее на какого-нибудь художника. Не очень удачливого». – «Должен тебе заметить, – язвительно сообщил Баренбойм, – что ты был похож на частного детектива ровно две недели с начала работы. Когда у тебя из-под левой руки торчал „кольт“, а на носу сидели черные очки».
Натаниэль рассмеялся. Действительно, он первое время пытался выглядеть так, как выглядели герои американских боевиков. Даже приобрел совершенно ненужный кольт – вместо своего старого надежного «Йерихо». На русских клиентов это не производило ровным счетом никакого впечатления. И Розовски махнул рукой на рецепты Голливуда.
«Так что? – снова спросил Баренбойм. – Есть у тебя сомнения или нет? Если есть – скажи, обсудим».
Сомнений у Натаниэля не было. За исключением чисто интуитивных, а значит – несерьезных.
И вот теперь, обряженный в черный смокинг, частный детектив Розовски расхаживал с дурацким видом по внутреннему двору, превращенному в танцевальный зал, угрюмо разглядывал экзотические маскарадные наряды полусотни гостей и рассеянно слушая разноязыкую речь – в основном русскую с вкраплением иврита и английского. Левый карман заметно топорщился, и танцующие уважительно косились на оттягивавшую лацкан рифленую рукоятку «кольта». Знали бы они, что озабоченно хмурившийся детектив в последний раз стрелял из своего револьвера пятнадцать лет назад. В полицейском тире.
Ожил крохотный наушник, прикрепленный за ухом. Голос Маркина, точно так же изнывавшего от скуки у наружной двери виллы, сообщил:
– Натан, к вам двигаются очередные гости. Ребята превзошли сами себя. Умрешь со смеху.
– Хорошо, если со смеху, – буркнул в микрофон Розовски. Через несколько мгновений во дворе действительно появилась весьма экзотическая процессия. Она сразу привлекла внимание всех, кто уже находился внутри. Даже обезьяний джаз на мгновение смолк, а потом спонтанно заиграл нечто торжественное – чуть ли не «Интернационал».