«Я вернулся в Москву после падения Екатеринбурга. Зайдя к Свердлову, я спросил его мимоходом: «Да, кстати, а что с царем?» – «Все кончено, – ответил Свердлов, – он расстрелян». – «А где семья?» – «И семья вместе с ним». – «Все?» – спросил я с оттенком удивления. «Все, – ответил Свердлов. – А что?» Он хотел увидеть мою реакцию. Я ничего не ответил. «А кто принял решение?» – обратился я к нему. «Мы решили это здесь. Ильич считал, что мы не должны оставлять белым знамя, которым бы они везде размахивали, особенно в теперешних трудных условиях».
Я не стал больше задавать вопросов и счел дело закрытым, – пишет далее Троцкий. – Конечно, это решение было не только целесообразным, но и необходимым. Серьезность положения в это лето заставляла нас вести беспощадную борьбу, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царя и его семьи была необходима не только для того, чтобы запугать, ужаснуть и лишить всяких надежд врага, но и для того, чтобы сомкнуть наши ряды и показать, что дороги назад нет, что впереди или окончательная победа, или полное поражение… Ленин чувствовал это очень хорошо».
От автора
Мне выпало на долю производить расследование об убийстве Государя Императора Николая II и его семьи.
В пределах права я старался сделать все возможное, чтобы найти истину и соблюсти ее для будущих поколений.
Я не думал, что мне самому придется говорить о ней, надеясь, что ее установит своим авторитетным приговором русская национальная власть. Но суровая действительность не сулит для этого благоприятных условий в близком будущем, а неумолимое время кладет на все свою печать забвения.
Я отнюдь не претендую, что мне известны все факты и через них вся истина. Но до сего времени она мне известна более, чем кому-либо.
Скорбные страницы о страданиях Царя говорят о страданиях России. И, решившись нарушить обет моего профессионального молчания, я принял на себя всю тяжесть ответственности в сознании, что служение закону есть служение благу народа.
Знаю, что в этом исследовании на многие вопросы не найдет ответов пытливый ум человеческий: оно по необходимости ограничено, ибо основной его предмет – убийство.
Но потерпевший от преступления – носитель власти верховной, правивший многие годы одним из могущественнейших народов.
Как и всякий факт, оно свершилось в пространстве и времени и, в частности, в условиях величайшей борьбы народа за свою судьбу.
Оба эти фактора: личность потерпевшего и реальная действительность, в условиях которой свершилось преступление, – придают ему особый характер: явления исторического.
«Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет час, он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу»1.
Никакой исторический процесс немыслим вне представлений прошлого. В этом нашем прошлом – тяжкое злодеяние: убийство Царя и его семьи. Правдивым рассказом я полагал бы послужить моему родному народу.
Поэтому и, помня слова великого русского историка, я старался, как ни соблазнительно ярки порой были мои личные воспоминания пережитого, излагать факты, основываясь исключительно на данных строгого юридического расследования.
Надо сначала знать, как оно было построено.
Организация расследования
25 июля 1918 года2 г. Екатеринбург, где содержалась в заключении царская семья, был взят от большевиков войсками Сибирской армии и чехами.
30 июля того же года началось судебное расследование. Оно возникло у судебного следователя по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Наметкина3 в обычном законном порядке: в силу предложения, данного прокурором суда 30 июля за № 131.
7 августа 1918 года Екатеринбургский окружной суд в общем собрании своих отделений поставил освободить Наметкина от дальнейшей работы по делу и возложить ее на члена суда Сергеева.
Такая передача была вызвана, с одной стороны, поведением самого Наметкина, с другой – обстановкой того времени.
Пред лицом фактов, указывавших на убийство, если не всей царской семьи, то по крайней мере самого Императора, военная власть, единственно обеспечивавшая порядок в первые дни взятия Екатеринбурга, предъявила Наметкину, как следователю по важнейшим делам, решительное требование начать немедленно расследование.