– Я ужасно голодна, – призналась Ева.
Они перешли площадь Рон-Пуан.
– Ты уверен, что мы не услышим там ту же музыку?
– Ну, знаешь…
– Как я буду выглядеть в глазах людей?
У лестницы было оживленно, но в зале оставались еще пустые столики. Они сели в глубине. Лепра, читая меню, поглаживал Еву по руке. Почему-то он неожиданно успокоился, и Ева тоже улыбалась.
– Извини меня, Жанчик. Я схожу с ума. Сама себя не узнаю. Закажи мне рыбу, все равно какую. И все… У меня для тебя хорошая новость.
– Маскере?
– Нет. Маскере слинял, и это доказывает, что я больше не котируюсь. Блеш. Он обещает, что через три недели… Он должен перезвонить мне вечером. Но все уже почти готово… У них был контракт с венгерским пианистом, но тот заболел.
– Сгожусь на чардаш?
– Прошу тебя, не ворчи. Я, естественно, сказала, что ты согласен. Тихо! Не смотри на лестницу… Там… Гамар.
– Гамар? Тот, что в нашем списке?
– Да.
Гамар заметил их. Он кивнул им и, поколебавшись, подошел. Ева представила его Лепра, словно Гамар был ее лучшим другом. В этом не было и тени лицемерия. Только любопытство и готовность к борьбе. Гамар присел рядом.
– Очень рад, что встретил вас, – сказал он Еве. – Я сейчас еду в Италию и как всегда на бегу… Фожер не передавал вам наш последний разговор? Видите, я иду прямо к цели.
Ева изучала его с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека со столь непринужденными манерами. Кто он, враг или друг?
– Нет, – ответила Ева. – Муж редко держал меня в курсе своих дел.
– Это как раз касалось непосредственно вас! – воскликнул Гамар. – Произошла какая-то путаница.
– В этом с ним никто не сравнится, – сказала Ева.
– Я предложил ему снять фильм с вами в главной роли. И он ничего вам не сказал?
– Нет.
– Странно. Он обещал подумать, посоветоваться с вами…
– Он склонен был принять этот проект?
– Откровенно говоря, нет.
– Это не удивительно. Он бы не вынес моего успеха, если бы сам был ни при чем, понимаете? Без его разрешения…
Гамар уставился на Еву своими серыми глазами.
– Это очень на него похоже, – прошептал он.
Ева взглянула на Лепра и наклонилась к Гамару.
– Господин Гамар, между нами… вы испытывали к нему симпатию?
– У людей моей профессии не принято советоваться с сердцем.
Он чуть улыбнулся и встал.
– А жаль, – заметил он. – Мы отказались от этого проекта, но, может, когда-нибудь еще к нему вернемся.
– Не думаю, – заметила Ева.
Он поклонился ей, возражая, и сел за столик в другом конце зала. Еве расхотелось есть.
– Это не он, – сказал Лепра.
– Не он. Впрочем, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Морис никому не мог довериться. В какой-то момент мне показалось, что он мог все рассказать какому-нибудь приятелю. Но видишь ли… Гамар не любил его, и тем не менее они были очень тесно связаны. Мы только время теряем на поиски.
Она пожала плечами и вздохнула:
– Нет, я откажусь.
– От чего?
– От всего. Так будет спокойнее. Не хочу, чтобы болтали, будто я пытаюсь еще чего-то ухватить от жизни.
– Ева!
Она смотрела на входящих в ресторан, их становилось все больше, это были в основном писатели, сценаристы, актеры, но на ее лице было написано полнейшее равнодушие. Она должна была сама сделать выбор, чтобы потом с презрением воспринимать все комментарии.
– Ничего не изменится, – пообещала она. – Трапписткой я не стану. А знаешь, вовсе неплохо пожить нормальной жизнью, по-людски, например, не бежать вечером на концерт, а идти на прогулку… Я всю жизнь вкалываю как лошадь. Так вот, хватит, я устала.
– Ты?
– Я. Я ни о чем не жалею, но пора завязывать.
– Да ладно тебе. Ты просто хочешь взять реванш у Фожера.
Лепра попросил счет и сжал руку Евы.
– Правда, – продолжал он, – и твой муж хочет взять у нас реванш.
Они двинулись к выходу. Разговоры за столиками смолкали, когда они проходили мимо, и вновь продолжались за их спиной, но уже тише. Оба были уверены, что все говорили о праздничном вечере и о песне, а им не терпелось остаться наедине. Тем не менее они поднялись до Триумфальной арки, не произнеся ни слова. Они были совершенно разбиты и знали, что тот из них, кто первый откроет рот, обязательно заговорит о Фожере.
– Давай выпьем кофе, – сказала Ева.
Лепра выбрал бар «Автомобиль». В дверях они столкнулись с Вирье.
– А, хорошо, что я вас встретил, – бросил он. – Ну что, милочка, как поживаешь? Я узнал, конечно, о твоем муже. Соболезную… А ты, парень, все бренчишь?
Он перебрал в воздухе пальцами, словно касался клавиш, и громко расхохотался.
– Чем вас угостить… не спорьте, не спорьте…
Он втолкнул их внутрь бара.
– Виски всем троим! Честно говоря, я обожаю «Вьей Кюр», но это дамские штучки. Ну и видок у тебя, детка. Тут болтают, что ты завязала, это правда?
– Пока что я просто отдыхаю, – уточнила Ева. – Вот и все.
– Ну, в добрый час! Я тут, понимаешь, видел эту Флоранс. Меня газета послала. Представляешь, мне надо быстро что-нибудь накалякать. Ладно, у нее, понимаешь, все при всем… – он изобразил пышные формы Флоранс. – Но в остальном – ноль без палочки. Ну, естественно, песня Фожера в яблочко, чего уж тут. Но зачем, понимаешь, глазки закатывать, подвывать. А сколько чувства! Глубина, сечешь? Видела бы ты ее – тискает микрофон, рука на сиськах… Подожди, сейчас вспомню припев…
Он заверещал своим козлиным голосом, и все вокруг расхохотались.
– В общем, ясно, – заключил он, – я видел и получше. Эта штука называется «Я от тебя без ума». Поэтому, понимаешь, нужен надрыв, слезки капают… Предположим, я к тебе обращаюсь: «Ты мне изменила, но я тебя простил…» Так это надо тихо-тихо… вот так… руки вперед… с милой улыбкой… поскольку в жизни все можно вернуть… как было… Разве нет? Если бы ты спела…. Ну-ка, между прочим, для своих, для ребят, давай!
– Мадам Фожер неважно себя чувствует, – сказал Лепра.
– Ясно, – сказал журналист. – Извините.
– Я очень сожалею, – прошептала Ева. – Спасибо, старина Вирье. Вы правы, я спела бы так, как вы говорите, именно так!
Она протянула ему руку. Вирье расцвел.
– Можно, я опровергну слухи в своей статье? Скажу, что ты скоро вернешься?
– Лучше не надо.
– А ее я могу разнести?
– Да бросьте, Вирье, не будьте злюкой.
Вирье проводил их до выхода.
– Не дрейфь, котик, – крикнул он на прощание. – Мы тебя ждем.
– Я больше не могу, – сказала Ева, – пошли домой.
Они медленно спустились по улице Марсо.
– Вот кретин! – проворчал Лепра.
– Скоро мы уже никуда не сможем выйти, – сказала Ева. – Не знаю, какое действие оказывает на тебя эта песня, но я… Вот не думала… Если бы не ты, я бы умотала куда глаза глядят… Вернулась бы в Испанию… или на Канарские острова.
Лепра молчал. Если она ухватится за эту идею, все пропало. С нее станется, она уедет, будет скитаться из отеля в отель, вечером от скуки согласится поужинать с первым встречным, чтобы доказать себе, что она свободна, еще способна на…
– Ева, умоляю тебя, будь осторожнее. Если ты уедешь, он победит… Ты сама только что сказала, что ничего не изменилось.
Ничего не изменилось! Он прекрасно сознавал, что изменилось решительно все. Даже молчание Евы стало иным. В любви она искала экстаза, когда слова меняют значение, лица выглядят странно, а жизнь похожа на рождественское утро. А любовь повседневную надо нести как тяжкое бремя, на эту любовь ей не хватит сил.
– Я не хочу оставлять тебя одну, – сказал Лепра. – Приготовлю тебе кофе наверху. У меня масса скрытых талантов.
Его смех прозвучал неестественно. Они вошли в подъезд. Консьержка бросилась за ними.