— Что ещё я могу тебе сказать? Уверенность вообще довольно странная вещь. Как заметил Аристотель, в большинстве случаев невозможно доказать, что этого не было. Я спрашивал каждого, с кем говорил на Аппиевой дороге. Я спрашивал себя все сорок дней, пока сидел в той яме. Я спросил об этом самого Марка Антония, когда мы случайно встретились в Равенне. В Рим мы возвращались вместе, и все четыре дня, что мы были в дороге, я приглядывался к нему, чтобы понять, что он за человек, и вот что я понял: какие бы чувства ни питал к тебе Антоний, к убийству твоего мужа он непричастен.
— Негодяй и тебе задурил голову, — сказала Семпрония с отвращением. Фульвия прекратила расхаживать перед окнами и устремила на неё твёрдый взгляд.
— Оставь нас, сама.
Семпрония величественно поднялась, нарочито неторопливо собрала своё одеяло и царственно проследовала к выходу, не удостоив меня взглядом.
С уходом матери в Фульвии произошла неуловимая перемена. Теперь передо мной стояла просто усталая молодая женщина.
— Ты уверен, Сыщик?
— Антоний невиновен — по крайней мере, к убийству твоего мужа он не имеет никакого отношения.
Фульвия улыбнулась сквозь слёзы. Что чувствовала она в этот миг — она, привыкшая всегда держать свои эмоции в узде, скрывая их от окружающих?
— Значит, ещё не всё потеряно. И для меня ещё возможно будущее.
— С Антонием? Но ведь он женат — на своей родственнице. Или он собирается развестись?
— Нет, это невозможно. Развод погубит его. Он предложил, чтобы я вышла за Куриона.
— За друга его юности?
— За возлюбленного его юности. Можешь говорить прямо. Для меня они, как древние герои, Ахиллес и Патрокл.
— И тебя устроит роль Брисеиды?
Фульвия не оскорбилась — она просто не поняла. Похоже, вдова Клодия не отличалась начитанностью.
— Ты так скоро собираешься замуж?
— Мы с Курионом выждем приличествующий срок.
— Но ведь…
— А почему, собственно, нет? Нас связывает то, что мы оба любим Антония — всегда любили. А Антоний любит нас больше всех на свете. Уж всяко больше, чем эту свою Антонию.
— Но Клодий…
— Клодий мёртв, — жёстко сказала Фульвия. — А Антоний жив. И Курион жив — и неженат. Я позабочусь, чтобы убийца моего мужа получил сполна. Но я должна думать о будущем. Кто знает, что нас ждёт? — Улыбка исчезла с её лица, а вместе с ней и слёзы. — Ты хочешь получить плату сейчас?
— Да, благодарю.
— Я велю принести деньги. А мальчики?
— Я заберу их, как только смогу за ними съездить.
Я покинул дом Фульвии в наилучшем расположении духа. Деньги приятно отягощали кошель; я снова был в своей стихии, в городе, где меня знали и нуждались во мне; я был доволен, что мне пришло в голову выпросить у Фульвии Мопса и Андрокла — словом, я был весьма доволен собой.
Моё приподнятое настроение улетучилось, едва я шагнул за порог.
Носилок перед домом не было. Меня ждал давешний красивый, надменный раб вместе с отрядом телохранителей.
— Надеюсь, ты не обидишься на то, что тебе придётся возвращаться пешком, — он только что не ухмылялся мне в лицо.
— А где же Клодия?
— Она вспомнила о более важном деле.
— Но она просила меня кое-что рассказать ей.
— Ну, видимо, она решила, что это для неё не так уж важно. — В голосе раба зазвучали покровительственные интонации. — Может, пойдём? Или тебе трудно идти? Послать кого-нибудь за наёмными носилками?
Это уже была чистой воды наглость! Мне захотелось ему кое-что объяснить. Предостеречь по-дружески. О том, что его молодость, красота и благосклонность, которой дарит его госпожа — это не навсегда. В сущности, даже очень ненадолго. Его госпожа многих дарила своей благосклонностью — и где они теперь?
Но что толку говорить ему об этом? И потом, парень просто ничего не понял. Он решил, что Клодия уехала, дабы поставить меня на место. Что я унижен. На самом деле, всё было совсем наоборот. Это я задел Клодию за живое. Смутил. И она сбежала. Я, Гордиан, сумел задеть Клодию. Заставить её отступить. Это была победа.
Правда, уж больно она смахивала на те, которыми прославился Пирр…
Мягкий свет внутри носилок. Тепло её тела. Аромат её благовоний, неуловимый и незабываемый.
Что-то подсказывало мне, что всё это никогда больше не повторится.
Глава 29
Между тем жизнь в городе шла своим чередом. Редкий день обходился без контио, на которых трибуны из числа самых радикальных неизменно произносили речи, направленные против Милона. Сам я благоразумно оставался дома за надёжно запертыми дверями; но Эко, взявший за правило не пропускать подобных собраний, уверял меня, что всё происходит тихо-мирно, и что солдаты Помпея строго следят за порядком.