Седые брови нахмурилась. Секст Тедий бросил на меня долгий изучающий взгляд.
— Тебе что-то известно, не так ли?
— Я знаю больше, чем час назад. Я хотел бы знать всё.
— Знать всё было бы для смертного проклятьем. Тедия! — Сенатор возвысил голос. — Тедия, иди сюда.
Его дочь шагнула в комнату. Она была одета в ту же самую столу, что и в прошлый раз. Ни косметики, ни украшений. Наброшенная на голову белая накидка была перехвачена голубой лентой.
— Тедия всегда подслушивает, когда я с кем-то разговариваю, — заметил сенатор. — Так гораздо удобнее. Если мне случается что-нибудь забыть, она всегда напомнит.
— У нас с отцом нет секретов друг от друга, — произнесла Тедия. Встав позади отца, она положила руки ему на плечи.
— Я видел, как твой отец давал показания на суде, — сказал я. — Повторял то же самое, что рассказал тогда мне. Помнится, ты собиралась сделать всё, от тебя зависящее, чтобы твоему отцу не пришлось свидетельствовать, не так ли?
— Мы поговорили и решили, что так будет лучше В конце концов, Клодия доставили в Рим в наших носилках. Наш отказ объяснить, как это случилось, вызвал бы… толки.
— Понимаю. К тому же, — обратился я к сенатору, — рассказ твой прозвучал на суде достаточно правдоподобно. Тем более, что сказал-то ты почти правду. Просто умолчал о некоторых деталях. Например, о том, что когда вы обнаружили Клодия у харчевни в Бовиллах, он был ещё жив.
— Как ты узнал? — резко спросила Тедия, нервно сжимая плечо своего отца. Я вспомнил, как она потирала ладони при прошлой нашей встрече. — Если кто-нибудь из наших рабов посмел проболтаться…
— Ваши рабы вас не выдали. Был свидетель.
— На суде его не было.
— Не было, верно. Свидетель находился в отъезде — в Регии, как мне сказали.
Секст Тедий чуть заметно поморщился. Наверно, дочь слишком сильно сжала ему плечо.
— Клодий заслуживал смерти, — заявила она.
— Возможно. И всё же ты плакала на суде, когда Фульвия давала показания.
— Женщина может пожалеть вдову, нисколько не сожалея при этом о смерти её мужа.
— Вот как. И как же умер Клодий?
Я затаил дыхание. Если она откажется отвечать, заставить её я не смогу. Тедий поднял руку и предостерегающе сжал запястье дочери, но она не обратила на это никакого внимания. На лице её застыло непреклонное выражение.
— Я убила его.
— Как? За что?
— Ты спрашиваешь, за что? — её голос возвысился почти до крика. — Да он самый худший из всех нечестивцев, каких когда-либо носила земля! Ты не мог не наслышаться о его кощунствах, пока досаждал всем тут своими расспросами. Он вырубил священную рощу Юпитера — просто потому, что ему понадобилась древесина, чтобы пристроить ещё несколько комнат к своей вилле. Подумать только: изгнал бога, чтобы освободить место для себя! А как он поступил с весталками — это же просто в голове не укладывается! Обманом выманил их из их дома, обхитрил, будто торгаш! Он что, надеялся, что такие преступления сойдут ему с рук?
— За много лет Клодий совершал и не такие преступления, — заметил я. — И все они сходили ему с рук.
— Тем более он заслуживал кары, — непреклонно сказала Тедия.
— Он был жив, когда вы обнаружили его у харчевни.
— Живёхонёк.
— Но, вероятно, находился при смерти.
— Тебе-то откуда знать? Кто ты такой, чтобы судить? Так вот, я расскажу тебе…
— Тедия! — предостерегающе сказал сенатор.
— Мне нечего стыдиться папа. И я не боюсь. Всё было так, как рассказывал мой отец: мы направлялись в Рим и возле святилища Доброй Богини встретили Милона с его бестолково суетящимися слугами и сгрудившимися вокруг него телохранителями с окровавленными мечами. Милон стал говорить, что на него напали разбойники. Я испугалась и стала уговаривать отца вернуться домой; но он и слышать об этом не захотел, и мы поехали дальше. Теперь я понимаю, что сама Веста направляла нас в тот день. Мы подъехали к бовилльской харчевне и увидели повсюду мёртвых. Я вся похолодела от страха, меня трясло; я думала, вот-вот лишусь сознания. Теперь я понимаю, что это Веста завладела мною, готовя меня к исполнению её воли.
— На дороге валялись убитые; всё было залито кровью. Странно было оказаться в давно знакомом в месте, которое проезжал столько раз, не обращая на него внимания, почти не замечая — в самом обычном, в таком привычном месте — и застать там такую жуткую картину. Это было как в страшном сне, как в бреду. Я помогла отцу выйти из носилок, и мы стали обходить лежащих. Но помочь было уже некому; они все были мертвы.