— В самом деле? — Взгляд её вновь обратился на купальщиков.
— Да. Прости.
— Незачем извиняться. Я уже всё забыла. Боль и наслаждение утратили свою остроту для меня с того дня…
— Как не стало твоего брата?
Она опустила глаза.
— Это единственная боль, которая никогда не утихнет.
— По крайней мере, исход суда должен был тебя хоть немного утешить.
— Я больше не верю в суд. Нашим римским правосудием я сыта по горло.
— Но Милона приговорили, а Цицерон едва мямлил в его защиту.
Она тихонько рассмеялась.
— Да, на мямлящего Цицерона посмотреть стоило. Но в целом — Публия это не вернёт.
— Что верно, то верно. Но людям бывает свойственно жаждать справедливости — или мести.
— Что толку в мести? Однажды я пыталась отомстить — Марку Целию. И с тех пор понимаю, что месть не стоит трудов.
— Значит, месть тем, кто его убил, не принесёт тебе облегчения? — спросил я осторожно, тщательно подбирая слова.
— Ни малейшего, Гордиан. И почему ты заговорил о мести? — Она глубоко вздохнула. — У моего брата хватало врагов, у которых хватало причин желать ему смерти. Я любила Публия больше всех на свете; любила таким, каким он был, и не пожелала бы изменить ни единой черты в его характере, как не пожелала бы изменить ни единой черты его лица. Но это вовсе не значит, что я любила его слепо. Я ведь не дура, Гордиан. Я прекрасно видела, что он играет с огнём и не считается ни с кем и ни с чем. И прекрасно понимала, что рано или поздно он плохо кончит. Они все играют с огнём, не считаясь ни с кем, кроме себя, и все плохо кончат — Помпей и Цезарь, Целий, Антоний, Цицерон. Думаю, никто из них своей смертью не умрёт — даже Цицерон. Пока Публий был одним из игроков, исход игры занимал меня; но теперь… — Она опять вздохнула. — Я просто лежу и смотрю, как эти красивые молодые люди резвятся в своё удовольствие. И даже их не вижу. Одну лишь воду — как она обдаёт их и блестит на их коже, и стекает по их телам. И как она бежит к морю — никогда не останавливаясь, никогда не возвращаясь. Прежде всё это что-то значило для меня; но что — я уже не помню.
— Ты так несчастна, Клодия?
— Несчастна — это слишком сильно сказано. Я почти перестала плакать, и мне больше не снится, как он умирал. — Она вымучено улыбнулась. — Я ужасно выгляжу, да?
— Вовсе нет. Ты прекрасна. Так прекрасна, что и не скажешь словами.
Её пальцы коснулись моей руки. На миг, на один лишь миг наши глаза встретились. Потом я отвёл взгляд и стал смотреть на купающихся в реке.
Поначалу я смотрел на них, как Клодия — не замечая их самих, а лишь их движения и игру света на мокрой коже. И вдруг я заметил.
— Геркулес великий!
Один из пловцов, краснолицый и голубоглазый, как раз выныривал с мячом. Мгновенное напряжение исказило его лицо — точь-в-точь как в день резни на Форуме, когда он швырнул мне под ноги жемчужное ожерелье и со своими товарищами зашагал в противоположную от моего дома сторону. А когда я, ни жив ни мёртв, вбежал к себе домой, то увидел картину разгрома и мёртвого Белбо…
— Что такое, Гордиан?
— Вон тот, с красным лицом и голубыми глазами…
— Ты что, знаешь его?
— Он один из тех бандитов, что разграбили тогда мой дом и сбросили с пьедестала статую Минервы в моём саду. И убили моего телохранителя, Белбо.
— Вполне возможно. Он бывший гладиатор. Клодий купил его, а потом отпустил на волю, чтобы он мог получать зерно при раздачах. После этого он был телохранителем то одного, то другого из нашей семьи. Помнится, он затеял какую-то свару с рабами моего племянника Аппия. Ко мне он попал лишь несколько дней назад. Должно быть, родные решили, что мне будет приятно смотреть на него. Так, говоришь, он разграбил твой дом?
— Да. И убил близкого мне человека.
— Вот как. И что будем делать?
— Ну, вообще-то, доказательств у меня никаких. Свидетелей же нет — только те, что были с ним. Может, это вообще не он, а кто-то из них. Хотя мне показалось, что главарём был всё-таки он.
— А какая разница? К чему морочиться из-за доказательств — здесь же не суд. Мы оба прекрасно знаем, на что способны эти молодцы из бывших гладиаторов. Если не тогда, то в другой раз он наверняка сделал что-то такое, за что заслуживает смерти. Могу это устроить, если хочешь.
— Как это?
— Да велю утопить его здесь и сейчас, только и всего. Стоит лишь сказать слово моему главному телохранителю — и дело будет сделано. Этот молодец, конечно же, будет сопротивляться — а парень он крепкий. Но и мои телохранители и носильщики тоже не слабаки; у них хватит сил удерживать его под водой столько, сколько понадобится. Ты сам сможешь всё видеть.