— А ты всё ещё работаешь в красильне?
— А где же ещё? Мою и крашу, мою и крашу, изо дня в день, вот уже двадцать лет — в старой красильне на улице Суконщиков.
— А это правда?
— Что правда?
— Ну, что говорят? — Эко заговорщически понизил голос. — Сколько люди Милона тебе заплатили?
Суконщик колебался. Он посмотрел на Эко, потом бросил недоверчивый взгляд на меня.
— Этого не бойся, — успокоил его Эко. — Он мой старый приятель. И немой к тому же.
Я незаметно пнул Эко ногой. То была наша старая шутка — это Эко когда-то был немым, а не я. Теперь же мой приёмный сын лишил меня возможности вставить хоть слово.
— Так сколько тебе заплатили?
— Думаю, столько же, сколько всем.
— А всё-таки?
— По мне, так вполне достаточно. — Красильщик хлопнул по спрятанному в складках тоги кошельку, издавшему приглушённый звяк. — Обещали ещё больше, если проголосую за него на выборах. А тебе?
— Сотню сестерциев.
— Что? Сотню? А мне лишь половину!
— Сотню на двоих. — Эко кивнул на меня.
— А, тогда ладно, — успокоился было красильщик, но тут же снова нахмурился. — Но если он немой и даже кричать в поддержку не может, зачем платить ему столько же, сколько…
— Так-то оно так, но сам посуди: у каждого из нас по двое рабов, а они ребята крепкие и горластые; лёгкие у них — будь здоров. А у тебя лишь один раб. Так что даже при том, что мой друг немой, получается, что у нас пять голосов, а у тебя только два.
— Ну, разве что так.
— А как тебе вообще всё это? — Эко жестом обвёл Форум и тяжело вздохнул — дескать, до чего дошло.
— Да как всегда, разве что ещё хуже. — Суконщик передёрнул плечами. — Раньше очерняли, теперь стали просто убивать. Пусть бы уже перебили друг друга, а то от них одни несчастья. Эти великие как друг с другом сцепятся — жди беды.
Эко понимающе кивнул.
— Выходит, ты не очень-то высокого мнения о Милоне?
Собеседник презрительно хмыкнул.
— Скажешь тоже, высокого! Положим, он чуть получше некоторых, иначе меня бы здесь не было. Вот на контио, созванное клодианами, я бы ни за какие деньги не пошёл. Этот Клодий был похотливее мартовского кота! С сестрой родной трахался! А ещё про него говорят, что юнцом он спал со стариками за деньги. Не зря же про него поют: «Сперва отдался сам, а после брал сестру». Ещё я слыхал…
— И всё-таки это Клодий провёл закон о бесплатной раздаче хлеба для римских граждан.
— Закон? — с неожиданной яростью переспросил красильщик. — О да, добрый Клодий сделал так, чтобы римские граждане бесплатно получали хлеб. А знаешь, кому он поручил составлять списки граждан, которым этот хлеб полагается? Сексту Клелию! Да, да, ты не ослышался. Первейшему своему приспешнику — тому самому, что поджёг курию! А уж Клелий взятки берёт обеими руками. Так что не говори мне про этот закон. Очередной трюк Клодия, чтобы захватить власть, если хочешь знать моё мнение. Не закон, а одно сплошное вымогательство.
— Вымогательство?
— А что же ещё? Ты же знаешь, как это работает.
— Нет, не знаю. Расскажи.
— Ладно, слушай. Скажем, Секст Клелий уговаривает кого-то, чтобы тот отпустил на волю половину своих рабов. Рабы становятся вольноотпущенниками, но по-прежнему работают на своего господина и живут в его доме — куда же им деваться? Только теперь они имеют право на бесплатное получение казённого хлеба наравне со свободнорожденными. И выходит, что кормит их уже не их хозяин, а казна! Зато за Клодия они готовы в огонь и в воду! Они запугивают и бьют его противников, как только могут. Ни одно контио не обходится без того, чтобы они не учинили беспорядки. И им дают право голоса! Говорю тебе, я свободнорождённый, и меня зло берёт видеть, как какой-нибудь вчерашний раб получает те же привилегии, что и я. Бесплатная раздача хлеба! Клодий со своими помощниками трубили на всех углах, как Клодий позаботился, чтобы в тяжёлые времена нам не приходилось голодать. На самом деле он думал лишь о том, чтобы вербовать себе сторонников. Окружить себя сворой голосующих за него подпевал, да ещё содержать эту свору за счёт республики. Хороший лицемер был этот Клодий, вот что. И это ещё не всё! Я слыхал, он собирался добиться для отпущенников новых привилегий. Он поставил бы своих головорезов заправлять всем — и тогда конец нашей республике! Мы получили бы царя Клодия, рубящего голову любому, кто посмеет её поднять; а его банда держала бы нас в страхе. Это счастье, что его прикончили. Милон сделал доброе дело, и почему бы мне не выкрикнуть слово-другое в его поддержку.