— Клодий, наверно, знал, что в тот день я поеду в Ланувиум — да я и не делал из этого секрета; и знал, что со мной будет жена, а с женой слуги и служанки, так что передвигаться мы будем медленно. Мне рассказывали, как несколькими днями ранее Клодий публично заявлял, что убьёт меня, и очень скоро. «Мы не сумеем лишить Милона консульства, но мы можем лишить его жизни», — вот его слова. В тот день он собирался исполнить свою угрозу — в безлюдном заброшенном месте на Аппиевой дороге.
— Потом я узнал, что он тайно выехал из Рима днём раньше. Он, наверно, по всей дороге расставил своих людей, чтобы они сообщили о моём приближении. Для засады он выбрал место, где дорога идёт на подъём — это давало ему преимущество. Я ехал в гору в тяжёлой, неповоротливой повозке, к тому же обременённый замедлявшей движение свитой из горничных и слуг своей жены; а он поджидал меня верхом, с отрядом своих головорезов, спрятавшись за деревьями.
— Всё случилось около одиннадцатого часа дня. Солнце уже начало скрываться за деревьями. Вдруг — со всех сторон крики и кровь. Будь я птицей, смотрящей на всё с высоты полёта, я мог бы рассказать, как всё произошло. Но я сидел в повозке рядом с женой и ничего толком не успел понять. Для меня всё началось внезапно, как гром среди ясного неба. Я только успел увидеть, что какие-то люди с мечами загораживают нам дорогу. Мой возница стали на них кричать. Они стащили его и зарубили тут же у меня на глазах! Я сбросил плащ, выхватил меч и спрыгнул с повозки. Клянусь Геркулесом, моя жена кричала так, что у меня до сих пор в ушах звенит! Те, кто убил возничего, набросились на меня, но оказались трусами и быстро кинулись бежать. Бежали, как зайцы! — в подтверждение своих Милон сделал несколько широких взмахов, имитируя выпады мечом. Совсем не трудно было представить, как он обращает противников в бегство.
— Я слышал, как люди Клодия атакуют моих телохранителей сзади. А потом увидел и самого Клодия. Он видел верхом и обернулся на крик Фаусты. Меня он не видел — меня скрывала повозка. Но он, должно быть, заметил рядом с Фаустой мой плащ, который я сбросил, прежде чем спрыгнуть с повозки, и, наверно, подумал, что это я лежу в плаще, мёртвый; потому что закричал своим сообщникам: «Вот он! Милон мёртв! Мы с ним разделались!»
— Должен сказать, граждане, что это довольно жутко: слышать, как твой враг радостно орёт о твоей смерти. Мои телохранители, пытавшиеся пробиться ко мне на помощь, услыхали его. Можно ли винить их за то, что случилось потом? Они защищались, это верно; но сражались столь яростно ещё и потому, что думали, будто их господина убили, и госпоже их угрожает смертельная опасность. Они прорвались к самому Клодию. Когда бой кончился, он был мёртв. Я не приказывал его убивать. Я не видел, как всё случилось. Разве мои рабы виноваты? Нет, нет и нет! Каждый на моём месте пожелал бы, чтобы его рабы поступили так же. Разве я не прав?
Толпа отозвалась единодушным одобрительным рёвом. Особенно усердствовал банкир.
Ободрённый поддержкой, Милон закричал.
— Это Клодий напал на меня! — Лицо его побагровело, на шее вздулись жилы. — Это он устроил на меня засаду! И если бы не мои телохранители, это я был бы убит! — он несколько раз со всей силой ткнул себя пальцем в грудь. — И сегодня все обвиняли бы Клодия. Клодия называли бы убийцей; про Клодия говорили бы, что он плетёт заговоры против… — Милон остановился и перевёл дух. Не следовало вслух упоминать Великого. — Но у него ничего не вышло. Клодий поплатился жизнью за свою подлость. Он погиб по собственной вине — так почему же я должен отвечать за его смерть?
Слова его вызвали новую бурю восторгов. Милон сжал кулаки и, приподнявшись на цыпочки, закричал во всю силу могучих лёгких, перекрывая шум.
— Мне не в чём себя винить! И мне не жаль, что так вышло! Я не стану говорить пустые слова утешения для его вдовы и детей! И уж конечно, не для его развратной сестрицы! Смерть Клодия — величайшее благодеяние, которые боги могли оказать Риму! Даже задуши я Клодия собственными руками, я не постыдился бы в этом признаться! Даже если бы я специально подстерёг его, напал сзади и вонзил ему меч в спину, то гордился бы тем, что сделал!
Целий, всё время стоявший сзади, быстро шагнул вперёд и вскинул руку, призывая к тишине. Другую руку он положил Милону на плечо. Милон попытался стряхнуть её, но Целий сжал ему плечо так, что Милон дёрнулся и метнул на трибуна яростный взгляд.
— Ого, похоже, Милон вышел за рамки отрепетированного, — тихо сказал я Эко.