Следуя моим дальнейшим подсказкам (промптам), Клод на основе своего знания всего творчества Достоевского сочинил те десять версий, которые далее предлагаются вниманию читателей. Все они следуют внутренней логике Достоевского и заполняют пространство умолчания, но делают это не произвольно, а опираясь на те образные и смысловые возможности, которые заложены в самом романе. Каждая версия развивает определенный психологический мотив, определенную линию характера, уже намеченную в тексте. Каждая версия обрамлена сходными пассажами: Рогожин обращается к Мышкину, начиная свой рассказ о ночных событиях, а заканчивает описанием самого убийства: повторение этой рамки акцентирует внимание на контрасте между разными версиями.
Эти версии представляют собой не просто литературный эксперимент, но и методологическое исследование: как работает механизм реконструкции «пропущенных» сцен в классическом произведении? Что происходит в тех пустотах и умолчаниях, которые оставляет автор? И может ли искусственный интеллект, обученный на огромном корпусе текстов, в том числе всех произведений Достоевского, уловить и воспроизвести не только внешние приметы его стиля, но и внутреннюю логику его художественного мышления?
В рамках данного исследования я опираюсь на концепцию виртуального архива, который существенно шире традиционного рукописного наследия писателя. Это особое пространство потенциальных текстов, которые не были физически созданы автором, но имплицитно присутствуют в структуре его произведений. Каждое великое произведение существует не только в своей завершенной форме, но и в пространстве возможностей, намеченных, однако не реализованных автором. В отличие от материального архива (рукописей, писем, документов), виртуальный архив включает в себя и те возможности, которые заложены в самой художественной логике текста. Эти возможности образуют своего рода виртуальный архив текста, его «ноосферную» составляющую.
К этой концепции я вернусь подробнее в заключительной части работы.
Михаил Эпштейн
Убийство Настасьи Филипповны
Фрагменты из романа «Идиот» (Часть четвертая. Глава XI){2}
— Рогожин! Где Настасья Филипповна? — прошептал вдруг князь и встал, дрожа всеми членами. Поднялся и Рогожин.
— Там, — шепнул он, кивнув головой на занавеску.
— Спит? — шепнул князь.
Опять Рогожин посмотрел на него пристально, как давеча.
— Аль уж пойдем!.. Только ты… ну, да пойдем!
Он приподнял портьеру, остановился и оборотился опять к князю.
— Входи! — кивал он за портьеру, приглашая проходить вперед. Князь прошел.
— Тут темно, — сказал он.
— Видать! — пробормотал Рогожин.
— Я чуть вижу… кровать.
— Подойди ближе-то, — тихо предложил Рогожин.
Князь шагнул еще ближе, шаг, другой, и остановился. Он стоял и всматривался минуту или две; оба, во все время, у кровати ничего не выговорили; у князя билось сердце так, что, казалось, слышно было в комнате, при мертвом молчании комнаты. Но он уже пригляделся, так что мог различать всю постель; на ней кто-то спал, совершенно неподвижным сном; не слышно было ни малейшего шелеста, ни малейшего дыхания. Спавший был закрыт с головой белою простыней, но члены как-то неясно обозначались; видно только было, по возвышению, что лежит протянувшись человек. Кругом в беспорядке, на постели, в ногах, у самой кровати на креслах, на полу даже, разбросана была снятая одежда, богатое белое шелковое платье, цветы, ленты. На маленьком столике, у изголовья, блистали снятые и разбросанные бриллианты. В ногах сбиты были в комок какие-то кружева, и на белевших кружевах, выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен. Князь глядел и чувствовал, что, чем больше он глядит, тем еще мертвее и тише становится в комнате. <…>
Князь вслушивался, напрягая все силы, чтобы понять, и все спрашивая взглядом.
— Это ты? — выговорил он наконец, кивнув головой на портьеру.
— Это… я… — прошептал Рогожин и потупился.
Помолчали минут пять. <…>
— Слушай… — спросил князь, точно запутываясь, точно отыскивая, что именно надо спросить, и как бы тотчас же забывая, — слушай, скажи мне: чем ты ее? Ножом? Тем самым?
— Тем самым.
— Стой еще! Я, Парфён, еще хочу тебя спросить… я много буду тебя спрашивать, обо всем… но ты лучше мне сначала скажи, с первого начала, чтоб я знал: хотел ты убить ее перед моей свадьбой, перед венцом, на паперти, ножом? Хотел или нет?