А вот седьмое дело носило почти фантастический характер. Налицо был убийца, налицо было орудие, место и время преступления, даже свидетели, не было только одного — убитого. Каким-то невероятным образом покойный исчез у милиции из-под самого носа. Пока милицейский наряд гнался за преступником, тело убитого им партнера по бизнесу, лежавшее на лестничной клетке, бесследно пропало.
Бригада Дежкиной и она лично опросили всех жильцов огромного двенадцатиэтажного дома — ничего. Осмотрено было все от крыши до подвала — пусто. И главное — народу там в тот самый момент была уйма. Если покойник и пропадал из поля зрения очевидцев, то всего на какую-то долю секунды, но, однако, как раз за эту долю он и испарился. Дежкина была близка к тому, чтобы свихнуться на этой головоломке. Левинсон даже предлагал ей всерьез заняться возможным вмешательством в ход событий паранормальных сил. Ну, насмотрелся «Секретных материалов».
И только с восьмым делом все было ясно — супруги Федоричевы сами пришли с повинной и рассказали леденящую душу историю о том, как почти полгода морили голодом мать Федоричева, жившую с ними в одной квартире, дождались зимы и вывезли старуху на пустырь умирать. Следствие по этому делу Дежкина уже передавала в суд, хотя ей самой теперь было как-то брезгливо жаль этих супругов. Они действительно мучались со старухой, но, когда она вспоминала высохшее до сорока килограммов старушечье пергаментное тело, злость подступала к горлу, она отворачивалась и сцепляла зубы, чтобы не заорать на подследственных.
— Так вот по поводу этой дамочки, что мужа убила, — сказала Ирина, предварительно обозвав Василия придурком и «новым русским» и удостоверившись, что он Ирину не слышит. — Я думаю — это муж ей наркотики и давал.
Дежкина уже успела привыкнуть к таким вот кавалерийским наскокам Ирины. Иногда даже прислушивалась к ее бредовым идеям. А вдруг в чем-то Калашникова права? Но с этим умозаключением согласиться никак не могла. Муж подследственной был фигурой во всех смыслах страдательной. Трудился с утра до вечера на автобазе, потом забирал из садика сына, сам его кормил, мыл, одевал, спать укладывал, пока жена вовсю где-то развлекалась.
— Из чего ты это заключила? — спросила Дежкина.
— А больше некому, — рубанула Ирина.
— Это проверить надо.
— Проверю! — сказала Ирина. — А по поводу исчезнувшего трупа, тут все еще проще. Его, поди, «скорая» увезла. А в морге потом перепутали.
Вот так — легко и просто.
Клавдия не стала спорить. Тем более что они уже подъехали к прокуратуре.
— Все, — Ирина сняла с Василия наушники. — Чмокай.
Василий покорно чмокнул свою избранницу в щеку, любезно попрощался с Дежкиной и укатил.
А Клавдия с помощницей открыли служебную дверь.
— Дежкина, за прошлый месяц! — вынырнула неизвестно из какого угла грозный профорг Патищева. — А вы, Калашникова? Вы вообще не платили!
— Это кто? — обернулась к Дежкиной Ирина.
— Это наш профорг, — ловя себя на том, что говорит с какими-то оправдывающимися нотками в голосе, ответила Клавдия.
— Я не вижу никакой работы профсоюзной организации в данном учреждении, — прямо в глаза Патищевой сказала Ирина. — Даже смутных признаков ее не вижу. Как вы защищаете права трудящихся, господин профорг?
Патищева от удивления только рот разинула.
— Еще вопрос — прокуратура в какой профсоюз входит? Независимый? Новый? Старый?
— Мы реформировались из ВЦСПС… — тоже начала оправдываться Патищева.
— Значит, старый. Коммуняки там как сидели, так и сидят. Я не согласна. А вы, Клавдия Васильевна?
— Пойдем, пойдем, — заторопила Дежкина. Она сама никогда не интересовалась работой профсоюза. И потому-то сейчас было жутко неловко перед Патищевой. Но почему-то еще более неловко было перед Ириной.
А Калашникова неохотно оторвалась от совсем уже не грозной Патищевой.
— Мы с вами еще поговорим, товарищ профорг, — бросила она напоследок.
Да, поначалу покладистая Клавдия Васильевна почти возненавидела стажерку. А потом это как-то само собой прошло. Мало того, она со временем даже заметила в себе нечто вроде симпатии к этой фурии. А потом, когда Ирина вдруг притащила на работу пирожки, да не простые, а слоеные — с курагой, с грибами, с мясом и с капустой, до Дежкиной вдруг дошло: «Господи, да это же я сама — лет двадцать назад!» И ей вдруг стала ясна и причина ее ненависти к Ирине, и причина этой нарождающейся симпатии.