— Полагаю, вы всех знаете, — сказала она. — Моя мать… Марни… Селена. А это Горди. Ах, я забыла, что вы не знаете моего сына! Позвольте мне представить его вам.
Мистер Петербридж смотрел на мою закованную в гипс правую руку и нерешительно размышлял, должен ли он подать мне левую руку или вообще не подавать руки. Наконец он все обдумал и вообще не подал мне руки.
— А, да. Я слышал об автомобильной катастрофе, в которую вы попали. Это просто чудесное спасение.
Он неловко улыбнулся мне. Он казался очень скованным.
Миссис Френд положила ладонь ему на плечо.
— Дорогой мистер Петербридж, — сказала она. — Я знаю, что в этой ситуации вы чувствуете себя неловко. Честно говоря, это завещание немножко… немножко… как бы это сказать… странное, верно? Однако мы должны с этим примириться. Вы помните, что должны осмотреть весь дом? Может быть, мы сразу и пойдем? Уладим это быстро, пока не явились наши глубокоуважаемые гости.
— Глубокоуважаемые гости, — повторил за ней мистер Петербридж. — Должен честно признаться, что никогда не мог понять энтузиазма вашего покойного супруга по отношению к этой Лиге Чистоты. Что касается меня, то должен сказать, что я очень люблю пропустить стаканчик шерри перед обедом.
— О! Какой неисправимый человек! — Миссис Френд похлопала его по рукаву пиджака. — Ну что ж, пойдемте искать следы разврата в этом доме, вы и я.
С этими словами она проводила мистера Петербриджа из комнаты. После короткой паузы бабушка снова захихикала.
— Это еще забавнее, чем Джек Бенни! — заявила она.
Никто из нас не произнес ни слова. Тем временем вошел Йен и неуклюже сел на один из деревянных стульев. Вскоре вернулась миссис Френд с мистером Петербриджем. У хозяйки было очень довольное лицо.
— Ну, значит, это мы уже уладили, — сказала она. — Мистер Петербридж считает, что наш дом не грешнее обычного американского дома. Верно?
— Ах… да… да… дорогая миссис Френд. Я не заметил ничего запретного… Ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие бедного мистера Френда.
Он сел возле миссис Френд, его маленькие ручки передвигались вверх-вниз по полосатым брюкам. Казалось, он все сильнее и сильнее нервничает. Я размышлял над тем, чем это может быть вызвано.
Миссис Френд с дружеской свободой и непринужденностью поддерживала прерывающийся ежеминутно разговор вплоть до того момента, когда со стороны подъездной дорожки донесся рокот мотора.
— Вот и они! — воскликнула она. — Лига! Кажется, мистер Моффет нанял автобус, чтобы привезти всех вместе. Они это любят. Так всегда веселее.
Через минуту снова появилась испуганная, как мне показалось, горничная и доложила хозяйке:
— Они уже приехали, госпожа.
Сразу после этого салон стал наполняться гостями. Всего их было тридцать или даже сорок человек.
Я ожидал, что члены Лиги должны быть субъектами мрачными и строгими — как наши траурные наряды. Однако оказалось, что это вовсе не так. Большинство гостей были одеты в белое — тактичный жест в сторону нашего траура — и уж никак не производили впечатление мрачных. Они резко выделялись на нашем фоне и, хотя старались напустить на лица выражения, подобающие визиту в дом траура, им трудно было скрыть внутреннюю радость жизни. У меня создалось впечатление, что они приехали сюда прямо с какого-то совместного развлечения — с пляжа, где играли с мячом или среди взрывов смеха закапывали в песок одного из самых толстых товарищей.
Несмотря на внешние атрибуты спортивного образа жизни, ни один из гостей не выглядел достаточно здоровым. Мужчины были либо толстые, среднего возраста, либо молодые и худые, усыпанные прыщами. Что же касается девушек и женщин, то ни одна из них не спровоцировала бы на свист даже самого пьяного матроса. Однако было видно, что все они довольны собой и благодарны «Авроре» за свою чистоту, ставящую их гораздо выше тех несчастных, от которых пахнет табаком и алкоголем. Я еще четче понял вчерашние слова миссис Френд. При мысли о том, что эти люди могли бы унаследовать миллионы мистера Френда, моя кровь тоже бурлила в венах.
Переговариваясь тактичным шепотом, подталкивая друг друга локтями в чистом, невинном флирте, они заняли простые деревянные стулья, обратившись лицами к нашей семейной компании.
Мистера Моффета до сих пор еще не было видно. Я подозревал, что он специально отрежиссировал свое появление, и не ошибся. Через минуту после того, как все члены Лиги расселись по местам, в дверях появился какой-то мужчина и, с достоинством пройдя среди своих спутников, подошел к миссис Френд. Он ухватил её за руку и принялся энергично трясти.
— Дорогая миссис Френд, какое скорбное событие. Мы, однако, глубоко верим и явственно чувствуем, что он по-прежнему среди нас — в тепле дня, в этих красивых цветах в саду, в прекрасном заходе солнца… — Его лицо озарилось улыбкой, когда он добавил: — Смерти не существует, дорогая миссис Френд.
Мистер Моффет был невероятно подвижен; огромный, еще довольно молодой, с вьющимися рыжими волосами и красноватым пушком, растущим на тыльной стороне ладоней. Он излучал какую-то интенсивную жизнерадостность, словно черпал её из электрической батареи, спрятанной под довольно помятым костюмом. Его манера поведения при этом была непривычно фамильярной.
Потом он повернулся ко мне и схватил мою левую руку, которую принялся трясти так же энергично.
— А это Горди… наш Горди! — Он внимательно смотрел на гипс. — Несчастный случай, да? Ну что ж, иногда нам требуется какое-нибудь сильное потрясение, чтобы прозреть. Ах, алкоголь — это орудие дьявола! Он бывает причиной худших трагедий, чем сломанная рука или нога. Тебе повезло, мой мальчик. Но и мы чувствуем себя счастливыми, потому что сегодня наступил великий день. Потому что сегодня ты прозрел.
Он склонился надо мной. По его слегка раздутым ноздрям я сделал вывод, что он проверяет, не пахнет ли от меня алкоголем. «Прозрение», очевидно означало на языке Лиги спасение.
Я слабо улыбнулся и сказал:
— Да… я прозрел…
Мистер Моффет крепко похлопал меня по плечу.
— Это прекрасно! Это похвально! — Его блестящие темно-карие глаза безуспешно пытались выразить восхищение, которого он в действительности совершенно не испытывал при мысли о моем спасении.
— Будем искренни, дорогой юноша, — сказал он. — Сегодня нам нужно уладить здесь одно дело. Речь идет о деньгах, юноша. О признании права на наследство. — Тут он слегка поклонился в сторону мистера Петербриджа. — Проясним все это сразу. Я бы не хотел, чтобы ты или твоя дорогая мать думали, что мне нужны деньги. Мистер Френд был прекрасный, чудесный человек, однако он не всегда все понимал. Что значат деньги по сравнению с самыми ценными вещами в жизни, которые ничего не стоят? Солнечный свет над вершинами гор. Луч, который загорается в глазах твоей матери, когда ты возвращаешься к ней, дорогой юноша, после своих путешествий… Вот что главное в жизни! Для нас, подчеркиваю еще раз, для нас, членов Лиги, в сто раз приятнее приветствовать нашего нового единомышленника, который прозрел, чем стать богаче на эту незначительную сумму денег!
Говоря это, он показывал в широкой улыбке большие желтые неровные зубы.
— Бог всегда хранил нас, юноша. Когда наступали трудные времена, никогда не было недостатка в друзьях, готовых помочь нам щедрой рукой. Маммона. Так это характеризует библия — грязная маммона. И я тоже так всегда к этому относился. Мы не допустим, чтобы между нами и нашим другом встала грязная маммона.
Произнеся эти исторические слова, мистер Моффет еще раз сильно похлопал меня по плечу. Потом драматически повернулся лицом к собравшимся, поднял обе руки вверх, словно приветствовал восходящее солнце и громко крикнул:
— Юноши и девушки! Споем гимн «Авроры»!
Одна из поднятых рук играла роль дирижерской палочки. Какая-то довольно потрепанная девушка села за рояль. Все встали с мест и запели веселую песню. Я улавливал лишь обрывки текста… «Аврора… радость… лучи солнца… смерти нет… прозреешь…
Когда прозвучали последние аккорды гимна, мистер Моффет выступил с речью в честь покойного мистера Френда. В ней он четко разделил всех на тех, кто прозрел, и тех, кому это было не дано. Эти последние — несчастные заблудшие души, грешные, обреченные на развратную жизнь и ослепление в грехе на земле, а потом на полное забвение после смерти. Напротив, прозревшие завоевали себе ценную привилегию находиться в обществе мистера Моффета на земле, а потом, в вечности, жить в веселой Валгалле чистоты.