Слезы катились, не принося облегчения. Облегчение есть — в бутылке. Клава взяла ее, откупорила, налила в рюмку для вина, осторожно, стараясь не расплескать, поднесла ко рту.
— Где находились бутылки во время спектакля? — мягко спросил Степа, долго наблюдавший за Овчаренко. Она показалась такой несчастной, такой неухоженной, запущенной и ненужной, что невольно тронула сердце.
— В сумке. Сумка стояла в гримерке, — ответила она и выпила, затем потянулась за куском сухого хлеба на тарелке.
— Припомните, кому вы говорили, что купили водку?
— Да никому. Я вообще не покупала водку.
— Не покупали? — удивился Степа. — Откуда же взялись бутылки?
— Я до самого конца спектакля не знала, что у меня в сумке две бутылки водки, а то б не удержалась. Уже после всего… полезла в сумку за деньгами и вдруг вижу… две бутылки. Царский подарок. Я и приняла немного… потом вы пришли.
— Вам кто-то подложил две бутылки, так? Одну обыкновенную, а вторую?..
— Все правильно, — кивнула Клава, загрызая в задумчивости сухарем водку и вытирая мокрые щеки ладонью.
Овчаренко догадалась еще в больнице, что хотели отравить ее, только ее, за этим и подбросили водку в сумку. Вот уж истина: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Она вытянула счастливый билет, когда решила выпить сначала дешевую водку, а вторую, дорогую, приберечь, чтобы вкусить с наслаждением, не торопясь.
— Так, — поднялся Степа и заходил по небольшой кухне. — Гримировальные комнаты закрываются, когда вы уходите на сцену?
— Нет. У нас ничего не закрывается. Бывает, пропадают деньги, косметика. У нас все открыто, Эпоха не станет тратиться на замки и ключи.
— Эпоха? — вспомнил Степа заговор в театре. — Кто это?
— Эра Лукьяновна, у нее такая кличка, — сказала Клава, налила вторую рюмку и опрокинула ее в рот, «закусив» сигаретой. Теперь ей захотелось поговорить по душам. — А еще ее называют Кощей Бессмертный. (Степа улыбнулся.) Нет, правда! А знаете, за что и где ее так прозвали? В Белом доме, когда там работала. Она же лютая, но имеет потрясающую способность удерживаться на месте руководителя. Много раз пытались ее снять. Эра уже вещички собирала, цветочки в горшках домой относила, и вдруг!.. Туда пошла поговорила, сюда сходила поплакалась… Все ждут с нетерпением, когда она свалит, а Эра остается! И давай всех склонять направо и налево. Ее не свалить, она, как Кощей Бессмертный, вечная. Этот феномен и сыграл основную роль в театре. Кто сразу сообразил, что Эру не выпихнуть, тот встал в стойку «чего изволите» и выиграл.
— А вы? — и Степа сел на прежнее место.
— В смысле, встала ли в стойку? Да, встала. Но не выиграла.
— Почему?
— Потому что выигрыши нулевые. Я только сейчас поняла, сегодня. Это кажется, что ты на коне очутился, а на самом деле… под конем.
Вдруг она оживилась, заговорила страстно, проникновенно:
— Я не могу без театра, но театр убивает нас всех. Талант… ну, пусть не талант, а способности — это наказание, которое заставляет гнуть спину, предавать, подличать, нищенствовать. Хочется играть роли. Вы не знаете, что чувствуешь, когда выходишь на сцену. В зале сидят люди, а ты имеешь власть над их душами, заставляешь смеяться и плакать. И чудится, что живешь только в этот миг, хотя проживаешь чужую жизнь. Но она во много раз прекрасней, интересней настоящей жизни, она и есть смысл, страсть, твоя кровь и плоть. Роль — это каждый раз новый рубеж, новая вершина. Роль — это счастье, которого ты не имеешь в повседневной жизни. Она может стать неудачной, а может потрясать, но это твоя роль, ты ее любишь, как никого не будешь любить, даже собственного ребенка. Роли — это наше богатство. А их Эпоха не даст, если ты на нее косо посмотришь. Вот и сносишь унижения, хамство. Эпоха уничтожила нас. А в сущности, мы сами себя уничтожили, потому что позволили ей уничтожать коллег из-за ролей и копеек, которые она прибавляла к зарплате за верную службу. Выпьете?