А следователь тоже думал. Скорее всего, это Глюк, но почему он всё отрицает? Если он даже не помнит встречи с Мулькой… так значит, Мулька её выдумал! Он-то и убил. Хотя… он пошёл туда, а тот был уже… Вообще-то эти две девицы пришли последними и сказали, что экзамен отменяется, вот они его… да! Но как всё-таки был убит несчастный профессор, если в него не стреляли, и не душили, и… совсем ничего не понятно!
В поисках улик следствие обыскало кафедру и, кроме проклятых функторов, которые были собраны и спрятаны в стол Будкина, напало на неожиданный документ, очень напоминавший завещание. Он был заперт в сейфе, который принадлежал лично Ёжикову, и лежал в самом верху толстой папки, содержавшей полный курс его лекций. Документ гласил: «Тому, кто придёт за мной. После Логики явной противности связанных плюсований читай Парадигматику».
«Как всё просто, если это самоубийство! Тогда закрываем дело, эти оболтусы пусть себе учатся… ну, этого длинного, понятно, в психушку… как бы хорошо! Но только орудие, орудие! Как он это сделал?» — так думал следователь Будкин, и уже в который раз его мысли, описав круг, снова упирались в это загадочное «орудие», которого не было. На бывшем складе холодных термоядеров весь набор его мыслей был давно известен.
— Слышишь, Глюк, — проговорила Ольга, сидевшая, приложив ухо к стене. — Он хочет тебя засадить в психушку! Разве он может что-нибудь понимать?!
В её голосе звучало презрение. За время заточения общее мнение о Глюке совершенно переменилось. Он не уставая читал стихи, иногда пел и рисовал на полу измазанным в штукатурке пальцем невообразимые картины. В общем, Глюк оказался просто поэтом, всех любил, и не было у него никаких глюков.
— Что он там ещё думает? — вздохнула Наталья, обессиленная этим бесконечным ожиданием.
— Всё то же самое, — Ольга оторвалась от стены. — Он никак не может найти орудие.
— Орудие, — простонал из своего угла очнувшийся Генрих. — Я ведь уже знал, почти знал, и тут надо же было ему свистнуть! Вот так всегда, всегда!
— Ты перестань думать, Генрих, — нежным голосом произнесла Клариса. — Этого теперь никто не узнает.
Она вздохнула так печально, что было ясно: ей уже видятся много-много лет в этой глупой кутузке и пропавшая молодая жизнь.
— Я же могу, могу это узнать! — закричал в отчаянии Генрих. — Но мне надо думать! А тут нет даже бумаги, а я же не могу чертить пальцем, как Глюк, я же физик! Физик!
Измученного мыслителя бросились утешать всей камерой. Ольга мрачно смотрела на всё это, и в ней просыпалась решимость. Пробравшись сквозь кучу физиков, она поймала Елену, и они отошли в другой угол.
— Не могу видеть, как мучают физиков! — начала Ольга. — Нам надо выйти и что-то сделать. Попробуем?
— Надо, — кивнула Елена. — Я тоже уже злая как не знаю что.
— Значит, проберёмся, — заключила Ольга. — Идём прямо сейчас, а там придумаем, что делать.
— В коридор или в кабинет? — серьёзно спросила Елена, которая уже начала настраиваться на исчезновение.
Это было действительно важно. Обе сосредоточенно думали. В коридоре в любой момент может оказаться конвой — сейчас он, правда, ушёл — а в кабинете упорно сидел Будкин. Проделать же всю операцию невидимыми они не решались.
— В потолок! — это вырвалось у обеих одновременно, и они направили туда свои взгляды. Какая удача! Там, наверху, была совершенно безобидная маленькая аудитория, и сейчас она была пуста.
Впрочем, это не имело значения. Об их появлении всё равно узнали все студенты, которые встречались на их пути от этой аудитории до буфета, куда подруги отправились первым делом и где произошло великое секретное совещание. Все узнали и о том, что физики ни в чём не виноваты, и как им плохо, и какой дурак следователь, а главное — что Генрих может всё это разгадать, и тогда дело будет кончено. А значит, общая задача — помочь Генриху.
— Куда они дели функторы, вот вопрос, — сказала Ольга. — То есть всё, что они там собрали — вещественные доказательства, — пояснила она, увидев, что никто явно не знает, что такое функторы — ведь только физики проходили Логику противности.
Студенты заговорили разом. Да, некоторые видели, как делали обыск, а кто-то видел, как всё это несли, а потом, наверное, запечатали, и вообще Будкин забрал всё с собой.