— Я унаследовал и «Гэзет» и ее политическое направление, стало быть, не мог не столкнуться с Эндрю Робинсоном.
— Да кому нужны ваши вечные стычки и клевета?
Последнее слово рассердило меня.
— Вы что, намекаете на последнюю передовицу «Гэзет»?
— Это вы написали статью?
— Нет, Дженнисон. Он — ровесник отца, а потому еще способен писать такие вещи с должным подъемом. Но я совершенно не понимаю, что вас встревожило. Отец целых тридцать лет, по крайней мере, два раза в неделю, печатал передовицы, обличающие клан Робинсонов. Как, кстати, называлась последняя? Ах, да, — «Дом Робинсонов — на краю пропасти». Все это ровным счетом ничего не значит.
— И у вас не было никакого тайного умысла?
— Да что с вами, Эллен? Я еще в клубе заметил, что вы нервничаете и чем-то озабочены.
— Мне показалось, что эта статья… Джерри, скажите правду: вы намекали не на папу?
— Даю вам слово, эта писанина так же безобидна, как прогноз погоды. Набор общих мест, каких полным-полно в любом политическом выступлении. Я бы с превеликим удовольствием вообще отказался от этой еженедельной жвачки, но наши друзья всегда с восторгом ее читают. Но при чем тут ваш отец? — Ответа не последовало, и я продолжил: — Все понятно, вы вообразили, будто я что-то раскопал, и решили узнать, насколько это серьезно. А теперь сами жалеете, что завели разговор.
Эллен повернулась ко мне.
— Вы правы, — призналась она. — Я хотела просить вас отказаться от этой кампании.
— Ах, вот оно что? Теперь ясно, для чего вы затеяли трогательную встречу друзей детства! Ну, что, возвращаемся?
— Нет, сначала я вам все расскажу. А потом можете использовать услышанное, как хотите — даже напечатать… мне все равно… Но, думаю, вы не станете трепаться. Ни дядя Эндрю, ни политика тут ни при чем. Впрочем, рано или поздно вы все равно узнаете… Только имейте в виду: если это вдруг появится в газете, вы убьете моего отца.
— Почему именно я выбран на роль слушателя?
— Сама не знаю! Но я уже зашла слишком далеко. Мне просто необходимо выговориться, я так страдаю! Джерри, я…
Сообразив, что сейчас произойдет, я поспешно крикнул:
— Только не вздумайте рыдать! Со мной этот фокус не пройдет!
Но она уткнулась мне в плечо и горько заплакала. Слезы казались искренними: видимо, у бедняжки Эллен и в самом деле накипело. Мне вдруг вспомнилось, как однажды в детстве она упала с дерева и сильно разбила коленку. Девочка даже не застонала. Я на руках отнес ее домой, а потом вернулся к себе, весь перепачканный кровью. А сегодня лацкан моего белого пиджака будет мокрым от слез и измазан помадой.
Я обнял вздрагивающие плечи и начал нежно гладить Эллен по волосам, бормоча всякие бессмысленные слова. Что еще остается мужчине в таких случаях?
Скоро она успокоилась и стала искать носовой платок. Я протянул ей свой. Девушка наклонилась и вытерла глаза и щеки.
— Полегчало?
— Да. Это копилось так давно, что я просто не выдержала.
— Ну, что ж, ваша взяла. Так что там стряслось? Могу чем-нибудь помочь?
— Нет. Это безнадежно. Вот уже три месяца я наблюдаю, как зло проникает все глубже и глубже, и ничего не могу поделать. Скажите, Джерри, вы в последнее время видели моего отца?
— Нет, с прошлой зимы — ни разу.
— Вы бы его не узнали — он ужасно постарел. Этот мерзавец его убивает, — прошептала Эллен.
— Я не понимаю, о чем вы. Какой мерзавец?
— Джонас Хэтфилд. Вы знакомы с ним, не так ли? Этот тип появился в Мидленде прошлой весной и выдает себя за евангелиста.
— Да-да, припоминаю. Хэтфилд проповедовал в предместьях, мы даже печатали для него программы и тексты. А что, он все еще здесь?
— Да, и живет в нашем доме.
Я удивленно посмотрел на Эллен.
— Что делает у вас этот бродяга?
— Папа предложил ему переселиться к нам. Впрочем, это ничего не изменило: Хэтфилд и так постоянно торчал в доме. Ума не приложу, каким образом этот гнусный лицемер заполучил такую власть над отцом! Раньше папа даже в церковь не ходил. Потом как-то раз попал на проповедь Хэтфилда и с тех пор стал совсем другим человеком. Теперь он не читает ничего, кроме проповедей проклятого евангелиста или им же подаренного молитвенника.
— А что надо этому Хэтфилду? Денег?
— Конечно! Он из тех, кто лишь корысти ради прикидывается праведником — истинно верующие таких презирают. Хэтфилд уже вытянул из отца немало денег. Но это — пустяки. Нас больше волнует папино здоровье. Он чем-то напуган и живет в вечном страхе.
— Чего же он боится? Неужели Хэтфилд посмел угрожать ему?
— Не в том дело! Папа не боится ничего, что могло бы случиться с ним при жизни.