— Люди в трауре часто ведут себя не по правилам. Вы, Зиновий, забываете, что такое подтекст. У этой несчастной женщины текст — это собака, а подтекст — потеря мужа. На подобном приеме строится вся современная литература. Люди думают одно, говорят совершенно другое, а читатель должен догадываться.
— Я тут сейчас листаю Тургенева, — сказал Фомин, — так у него говорят то, что думают. Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович, я задыхаюсь от недостатка кислорода.
Ячменев вынул ключ из первого попавшегося шкафа и вставил в замочную скважину дверки, за которой томился Фомин. Через мгновение пленник вылез на волю.
Первыми словами свободного гражданина были:
— Разрешите выйти в туалет?
В тот момент, когда Фомин закрыл за собой дверь, фарфоровая ваза сорвалась со шкафа номер шесть, пролетела в трех миллиметрах от головы следователя, ударилась об пол и перестала существовать как произведение искусства первой половины девятнадцатого столетия.
Ячменев не отскочил, не побледнел, не покрылся испариной. Он спокойно взглянул наверх, потом перевел глаза вниз на осколки цветного фарфора и задумался.
Когда вернулся повеселевший Фомин, Ячменев укоризненно сказал:
— Зачем же так хлопать дверью? Видите, от сотрясения упала ваза. Чуть в меня не угодила!
Фомин мгновенно оценил обстановку:
— Я никогда не хлопаю дверьми. Это невоспитанно. Я их закрываю аккуратно. По-моему, на вас, Георгий Борисович, было совершено покушение!
— Но в библиотеке никого не было, — возразил Ячменев.
— Откуда вы это знаете? — высказал предположение Фомин. — Может быть, здесь имеется потайной ход? Убийца проник через него, свалил на вас фарфоровую вазу и удрал.
— Может быть, вы и правы… — вдруг согласился Ячменев. — Они ведь меня предупреждали, чтобы я не совался в это дело!
— Между прочим, — Фомин наклонился к самому уху следователя, — в туалете прячется странный субъект. Он весь дрожит, хотя там очень тепло.
— Не уходите отсюда! — распорядился следователь. — Я скоро вернусь. Но будьте осторожны…
Фомин прислонился спиной к двери и достал огнестрельное оружие.
А Георгий Борисович по дороге в туалет встретил комендантшу, которая все еще бродила с ведомостью.
— Извините, что я вас отрываю от общественной работы, но у меня к вам опять интимный вопрос. В библиотеку никогда не существовало потайного хода?
Надежда Дмитриевна отодвинулась от следователя на то максимальное расстояние, которое допускала ширина коридора. Прежде тем ответить, Надежда Дмитриевна выдержала паузу, а затем заговорила со всей серьезностью:
— К сожалению, в наш особняк потайного хода не было. А вот у наших друзей, у графов Беловежских-Пущиных был секретный коридор, который из-под земли вел прямиком в спальню графини. Дело в том, что графиня находилась в связи со своим кузеном. Когда граф уезжал в присутствие, кузен, охваченный страстью, по подземному ходу мчался к графине. Между прочим, тоннель Беловежеких-Пущиных был использован при строительство горьковского радиуса метрополитена от станции «Белорусская» до станции «Динамо».
— Премного благодарен! — весело сказал Георгий Борисович, который понимал, что второй раз получил по заслугам.
— Пожалуйста! — любезно ответила Надежда Дмитриевна. — Когда у вас возникнут трудные вопросы, вы обращайтесь ко мне запросто, без стеснений.
И они разошлись, испытывая взаимную симпатию. Войдя в туалет, следователь увидел у окна высокого седого человека, одетого в безупречный темный костюм, в белую рубашку и при галстуке бантиком. Элегантность одежды контрастировала с небритым лицом.
— Здравствуйте! — сказал Ячменев, направляясь в кабину.
Небритый франт пробормотал в ответ что-то невнятное. В дверь постучали.
— Войдите! — разрешил Ячменев.
На пороге туалета возник сияющий Шалыто.
— Георгий Борисович! — начал он докладывать, глядя в спину начальству. — Разрешите вам передать…
— Ну, я вас слушаю! — сказал Ячменев, поворачиваясь к помощнику лицом.
— В лаборатории склеили рукопись! Вот она…
Человек у окна, поняв, что перед ним работники уголовного розыска, рухнул на колени:
— Я не убивал!
Его поведение привело сыщиков в замешательство.
— Встаньте! — попросил Ячменев. — Здесь холодный пол. Вы схватите ревматизм!
— Лучше ревматизм, чем тюрьма! — упирался незнакомец, не поднимаясь с каменных плит. — Товарищ следователь, я не убивал! — повторил он жалобно, и при этом лицо его стало того же фаянсового цвета, что и предметы вокруг.