Через год, оторвав Юлия от груди, она заговорила о работе. Я ответил:
«Тебе нельзя работать. Ты оскорбляешь общественную нравственность своим присутствием. Сиди лучше дома».
«Сам посиди четыре года в четырех стенах и не свихнись!» — сказала она.
«Женщина каменного века столько времени провела у очага, раздувая костер, что начисто спалила себе бороду. Мужчина же сохранил, потому что охотился на диких или пас домашних тварей. А ты одну жизнь сообразно женской природе организовать не в силах. Смотри же — скоро бриться начнешь». И согласился. Что было делать? Теперь-то вижу свою правоту, надо было настоять: ведь такой дуре одной жизни мало, даже двух недостаточно.
Она разбросала детей — то в детский сад, то к своим родителям на побывку — и устроилась в библиотеку. Там она вела себя скромно, но там и работали одни девчонки да синие чулки, не с кем было развернуться. Когда перебирать книги опостылело, она пошла преподавать английский в разных полукоммерческих организациях, уже появившихся, где воровали все подряд и в таких количествах, что не могли американскому покупателю объяснить на пальцах количество — надо было говорить. Я, как полный кретин, выходил встречать ее к метро за полночь, чтобы, не дай Бог, какой-нибудь хулиган не обидел. (Зато теперь она чуть ли не ежедневно приходит после закрытия метро и никого не боится, потому что ее привозят на такси.) Ну а года два назад она попала в эту туристическую фирму. И человека подменили прежним. И мое спокойствие кончилось. Не понимаю, почему я изо дня в день должен стеречь свою жену, как Аргус? Может быть, я в чем-то виноват? Что-то не так сделал, не то сказал однажды, немного похрапел во сне? Нет, храпеть ей на ухо я не мог, потому что мы уже десять лет спим в разных комнатах. Может, наоборот, она хотела, чтоб я похрапел ей на ухо? Так я не умею. Но все равно, невозможно столько времени оставаться лучшим из всех, доказывать это ежедневно, ни один мужчина на такое не способен, если не запер жену в гареме. Коли я и виноват, то вина моя минимальна. Обязан я был развестись с ней по крайней мере пять лет назад. Или вообще не жениться. И ведь доходил уже два раза с заявлением до суда и поворачивал. И что меня удерживало?! Ее слезы?..
Последние три месяца она совсем рехнулась. Раньше часа ночи не пришла ни разу; якобы сидела с подружками на работе, пила ликер и болтала, а телефон они выключали из розетки, чтобы никто не мешал. Дети все лето провели у бабки с дедом и ничего не видели. Их отсутствие в какой-то мере извиняло ее. Но я-то присутствовал, я бродил по комнатам как ошалелый и бросался к окну каждый раз, когда у дома тормозила машина. Но ее машина всякий раз останавливалась др поворота, и всякий раз она врала, что приехала на последнем поезде метро.
«И шла до дома пешком?» — спрашивал я.
Она кивала и запиралась в ванной.
Да ее бы десять раз изнасиловали и убили в нашем районе в это время!
За три месяца я поседел на полголовы и дошел до того, что бросил в шляпу нищего окурок, приняв ее за урну, но, слава Богу, в середине августа вернулась дочь, и я немного отвлекся на ее проблемы. Дочь, безусловно, мне дороже и жены, и себя самого.
Алка же продолжала гулять как ни в чем не бывало, а возвращалась прокуренная, хотя до этого не курила, и пахла спиртным. Правда, в субботу и воскресенье она сидела дома, видимо, устраивала перерыв организму, или никто не подбирал, не звал на гулянки, занимаясь собственными семьями. Я понимал, что она завела любовника. Догадки сами встречали меня на полдороге. Но что было делать? Не следить же за ней! Да и что увижу? Кусочек порнофильма?
На мои вопросы она отшучивалась:
«Да-а, я его уже разлюбила, он мне надоел. Надо срочно еще в кого-нибудь влюбиться», — и вместо того, чтобы брюзжать на меня и хныкать о своей доле, как обычно, она, перед тем как запереться в ванной, заботливо спрашивала, постирал ли я себе рубашки.
За это время ее гардероб вырос вдвое импортным хламом, появилось кольцо с бриллиантом, которое она якобы купила на премию. Однажды, когда звонил ей на работу, я слышал, как она сказала кому-то, вероятно Грань, пока несла трубку ко рту: