— Свои служебные обязанности, — улыбнулся врач беззубой доброй улыбкой, — я всегда исполняю.
Выжигин уже хотел было дать команду готовиться к отъезду, как вдруг его внимание привлекла картина, часть которой выглядывала из-за убогой ситцевой портьеры, повешенной, наверное, красы ради в изголовье кровати. Он отодвинул в сторону цветастую ткань и увидел прекрасную и, как видно, очень дорогую гравюру неизвестного ему художника — Мария Магдалина, воздевшая к небесам глаза, в молитвенной позе сидела перед толстой книгой с подложенным под нее черепом. Рядом с грязной, отвратительно пошлой «Ледой с лебедем» эта гравюра выглядела роскошным цветком, каким-то чудесным образом выросшим посреди истоптанного, заросшего сорняками поля.
— Это Леночки картина, — услышал вдруг Выжигин чьи-то тихие слова и обернулся — у дверей стояла горничная Даша, понявшая, чем залюбовался Выжигин. — Она с нею в наш дом и пришла…
— А почему же… прикрыта? Будто спрятана? — невольно кривя губы от какого-то нехорошего, гадливого чувства, спросил Выжигин.
Девушка немного смутилась:
— Не позволено у нас ничего священного — оскверняется в таком подлом месте. Скрывала…
— Хорошо, — вдруг вспомнил Выжигин о найденной подвязке. — А вот это, — он достал из пакета круглый эластик с пятнами крови, — как могло в коридоре оказаться?
Горничная испуганно замотала головой, точно это именно ее и пытались обвинить в каком-то беспорядке:
— Сама не знаю! Народу тут много всякого ходило. Может, поддал ногой кто-то, а она и вылетела в коридор, ага, ага.
Больше Выжигин ни о чем расспрашивать не хотел. Отдав околоточному надзирателю команду направить труп убитой в покойницкую участка, сказал Остапову:
— Ну а теперь и поедем на вашу Дегтярную, за господином Арханосом. Вдвоем-то с этим голоштанным надворным советником справимся?
— Еще как справимся, Степан Андреич! Я бы вместе с ним еще и двух коллежских асессоров мог в каталажку прихватить, — весело ответил Остапов, надевая при выходе из спальни убитой свою форменную фуражку.
3. «А В БАНЯХ ТАРАСОВЫХ ТОЖЕ ВЕСЕЛО!»
Остановили ночного, полусонного и злого извозчика и поехали на Дегтярную, хотя до нее можно было дойти и пешком. «Ванька» был нужен затем, чтобы тут же забрать Арханоса и отвезти его в полицейский дом, и все сейчас представлялось Выжигину простым, примитивным, как грабли или топор, и он сам себе в этих тупых, мало заслуживающих почтения действиях виделся каким-то недоразвитым деревенским дурачком, которого-то и в поле с плугом отправить нельзя, а можно поручить лишь стадо, да и то не коров, а глупых овец.
Остапов вез с собой тюк с одеждой надворного советника, которую собирался сунуть ему прямо под нос в качестве доказательства вины. Правда, городовой-сыщик сомневался в том, что Арханоса они застанут дома. Убийца, бежавший из борделя голым, наверняка воспользовался извозчиком, прикрывшим его кожаным фартуком, каким всегда закрывают седоков во время дождя, — не побежал же Ар-ханос по городу нагишом! Но поехал надворный советник не домой, а к кому-нибудь из приятелей, чтобы одолжиться и одеждой, и деньгами. Выжигин тоже не верил в успех предприятия по поимке убийцы проститутки, но исполнять положения инструкции он должен был до конца.
Прибыв на Дегтярную, к нужному дому, стали стучать в окошко дворницкой. Стучали долго, но потом послышалась возня, какое-то рычание и наконец черная брань. Открылась дверь. Дворник, в тулупе на голое тело, бородатый и страшный с перепоя, проревел:
— Чаво надо? Кулака мово давно не пробовали?
Узнав, что явились из сыскной полиции, притих, долго не мог войти в суть вопроса — дома ли надворный советник Арханос?
— С вечера не выходил. У себя спит-с, — изрек наконец привратник. — Я с десяти часов и ворот никому не открывал.
— А теперь пойди-ка и открой! — приказал Выжигин, хотевший спать и уже ненавидевший себя за то, что дал согласие пойти служить в сыскную полицию. В голове даже блеснула страшная, никогда не приходившая к нему мысль: «И какого дьявола я тогда, когда в мой взвод летели камни, не отдал приказ открыть по бунтовщикам огонь?» Ему еще вспомнились сейчас слова князя Сомского о неудержном характере русского народа, во исправление которого он и стоял сейчас в этой грязной, провонявшей водкой и кислой капустой дворницкой.
Прошли во двор, дворник не спеша подвел к нужному подъезду, поднялись на третий этаж. На дверях медная табличка:
АРХАНОС ИВАН ТРОФИМОВИЧ надворный советник.