— Употребляете, господин мировой судья? — предложил он.
Отец Планта не счел нужным отказываться, взял оттуда конфету, и спокойствие отразилось на лице сыщика, которому, как и всем великим актерам на свете, необходима была всеобщая симпатия.
VI
Лекок прежде всего принялся за лестницу, и капли крови сразу же бросились ему в глаза.
— Ого! — восклицал он при каждом новом признаке преступления. — Ого! Несчастные!
Куртуа был очень удивлен такой чувствительностью сыщика. Он думал, что эти слова сожаления Лекок относит скорее к жертвам. Но он ошибся, потому что, поднимаясь по лестнице дальше, Лекок продолжал:
— Несчастные! Так испачкать весь дом, да вдобавок еще и перила! И не принять мер предосторожности! Дурачье!
Поднявшись на первый этаж, сыщик остановился у двери будуара, ведущей в спальню. Прежде чем войти, он сначала пристально оглядел эту комнату.
Увидев то, что ему было нужно, он сказал:
— Надо войти, пока еще ничего не понятно.
— Но мне кажется, — заметил судебный следователь, — что в нашем следствии уже имеются детали, которые должны были бы значительно облегчить вашу задачу. Ясно, что если Геспен и не причастен к преступлению, то ему кое-что известно о нем.
— Я это знаю, — ответил Лекок. — Геспен страшно скомпрометирован. Почему именно он не хочет сказать, где провел ночь? С другой стороны, против него общественное мнение. Я, например, тоже не доверяю ему.
Сыщик вошел в комнату один — все остальные остались по его просьбе у порога. Пристальным взором он огляделся вокруг, как бы отыскивая какой-то смысл в этом ужасном беспорядке.
— Негодяи! — проговорил он с чувством. — Полузвери! Впрочем, так не поступают, так не действуют, когда хотят убить с целью грабежа. Все подряд не ломают. Запасаются отмычками и без всякого шума достигают превосходных результатов. Какие, право, неловкие! Идиоты! Не говоря уже о… — Он остановился с открытым ртом. — А что, если эта неловкость проявлена с некоторой целью? — проговорил он.
Свидетели этой сцены с глубоким интересом и даже с удивлением следили за движениями Лекока.
Став коленями на ковер, он провел рукой по его поверхности между черепков фарфоровой посуды.
— Влажно, очень влажно, — сказал он. — Весь чай еще не был выпит, когда грохнули посуду на пол.
— Но могли оставить чай недопитым на столе… — возразил Планта.
— Я знаю это, — ответил Лекок. — Влажности этой, конечно, еще недостаточно для того, чтобы определить момент преступления.
— На него с большой точностью указывают часы, — воскликнул Куртуа.
— Совершенно верно, господин мэр. Они остановились в то время, когда их бросили на пол.
— Время, указанное на этих часах, поразило меня, — сказал отец Планта. — Стрелки остановились на трех часах двадцати минутах, а между тем нам известно, что графиня еще вполне одета, точно в момент ее смерти была не ночь, а полдень. Могла ли она в три часа ночи быть одетой и пить чай? Едва ли.
— Меня тоже поразило это обстоятельство, — ответил сыщик. — Но мы еще увидим!
Затем он с большими предосторожностями поднял с полу часы и поставил их на камин.
— Три часа двадцать минут, — проговорил Лекок. — Разве в это время чай пьют? Черта с два! А реже в такой час, в середине июля, когда уже светит новый день, убивают людей!
Он открыл циферблат и передвинул большую стрелку до половины четвертого.
Часы прозвонили одиннадцать.
— Здравствуйте! — воскликнул весело Лекок. — Вот она где, правда-то! — Достав из кармана конфетку, он положил ее в рот и сказал: — Шутники!..
Простота такого средства проверки, которая до того и в голову никому не приходила, поразила присутствующих.
Куртуа был удивлен особенно сильно.
— Итак, — продолжал Лекок, — перед нами не столько озверевшие люди, как я ошибочно предполагал ранее, сколько негодяи, которые видят гораздо дальше своего носа. Но надо отдать им справедливость, они плохо рассчитали, хотя факт, что они рассчитывали. Указание ясное. Они имели в виду сбить с толку следствие, изменив время.
— Я не вижу в этом цели, — сказал Куртуа.
— Она ясна, — ответил Домини. — Разве не в интересах убийц было заставить поверить, что преступление совершено уже после ухода последнего поезда в Париж? Покинув своих товарищей в девять часов на Лионском вокзале, Геспен возвратился сюда на десятичасовом поезде, убил хозяев, забрал деньги и вновь возвратился в Париж с последним поездом.