— Скажите, Нагима-апа, их где-нибудь видели потом?
— Нет, Не видела. А хотела.
— Почему?
И она рассказала о том, что в скомканном рубле оказался смятый талон на автобус. Причем использованный уже, так сказать, побывавший в железных зубах компостера: продырявленный. На этом талоне был, кажется, записан чей-то адрес.
— Вот и подумала: понадобится адресок-то. Поэтому и хотела бумажку передать. За свои двадцать лет работы в театре ко мне не раз подходили с просьбами найти обменную бумагу или какой-нибудь документик. Ведь такая спешка и толчея создается у дверей театров — сравнить можно разве что с вокзалами, — при которой людям приходится еще нашаривать по своим карманам. Ну, а спешка, сами знаете, чего только не делает с людьми; порой заставляет их своими руками выбрасывать из кармана нужные бумаженции.
— Понятно, Нагима апа. А куда вы дели потом этот талон?
— Да он, по-моему, в ящике стола, в театре. А может, и выкинула. Время-то сколько прошло!
— Когда это было? Когда нашли талон вместе с рублем?
— Убей не помню. Помню, что в июне.
— Какой шел спектакль в тот день?
Билетерша задумалась.
— Случаем, не «Голубая шаль»? — подсказал лейтенант, заглядывая в свои записи с июньским репертуаром театра.
— Это было перед самыми гастролями театра. Да, да. Вспомнила! «Голубая шаль». Ну конечно! На этот спектакль народ валом валит и зимой, и летом, и в холод, и в дождь.
Позднее Данишев установит, что именно 27 июня шел в Казани дождь. И уже можно было предположить, что преступник (если он ходил в театр) был, во всей вероятности, именно 27 июня.
У следователя не было ни малейшей уверенности, что разговор с билетершей идет именно о разыскиваемом преступнике. Вполне возможно, что тем мужчиной, детиной, как его называла Бадретдинова, был совершенно случайный человек. Но его служебная обязанность заставляла все делать добросовестно, до конца, верить в правильность своих действий, верить, что в конце концов придет успех.
Утром, наскоро перекусив в буфете гостиницы «Татарстан», где он остановился, отправился пешком в театр Кабала.
Бадретдинову долго не пришлось ждать. В присутствии Назипа она открыла ящик стола в своей каморке. Но, к великому сожалению его, автобусного талона в ящике не оказалось.
Билетерша развела руками:
— Так и есть, выбросили...
— Куда выбросили? — облизывая пересохшие от волнения губы, спросил Данишев.
— Да в корзину, куда ж еще.
— А вы не помните, что там было написано?
Бадретдинова задумалась, потом неуверенно произнесла:
— Вроде там было нацарапано слово какое-то. Я еще, прочтя его, о чем-то подумала. О чем же я тогда подумала... Ах да! Об отдыхе. Мой брат еще там отдыхал...
— Там было написано название дома отдыха?
— Да, да. Точно. Теперь вспомнила. Кажется, название санатория. Вроде, «Маркваши». Нет-нет, не «Маркваши». А как его, ну... — Бадретдинова схватилась за лоб. — Футы, запамятовала...
Она пошла звонить. Через несколько минут вернулась.
— Вспомнила. «Крутушки». На талоне было написано: «Крутушки». Брат мой нахваливал этот санаторий, весной там побывал.
Через два часа Данишев уже сидел в регистратуре санатория «Крутушки» и перебирал анкеты на прибывших в санаторий в июне месяце. Отдыхавшую гражданку по имени Найла он нашел быстро. Проживала Найла Мурлыкина, согласно путевке, 6 по 30 июня в двухместной комнате № 520.
Лейтенант выписал из анкеты паспортные данные Мурлыкиной. Просмотрел анкету и женщины, которая проживала с Мурлыкиной в одной комнате. Обе они, Найла Мурлыкина и Розалия Ахметшина, проживали в Казани.
Только выйдя из здания, Данишев заметил, в каком красивейшем месте расположен санаторий. Автобус отходил через полчаса, и он решил немного побродить по территории здравницы. Когда остановился у крутого обрыва, рядом с бывшим купеческим двухэтажным особняком, забыл обо всем на свете. Перед его взором предстала величественная, дивная панорама природы: вдалеке, за пышными кронами деревьев, которые вплотную подступали к возвышенности и обрыву, ковром стелились до самого горизонта зеленые поля; слева, по холмам и кручам, цвели желто-зелеными и красноватыми бутонами деревья, а где-то внизу, под обрывом, сквозь густую, чуть тронутую ранней осенью пеструю листву тополей, берез и кленов отзывалась веселыми солнечными блестками река Казанка. Несколько минут Назип стоял в оцепенении и не в силах был ни шелохнуться, ни сдвинуться с места...
Потом Данишев спустился к реке — хотел искупаться вместе с многочисленными отдыхающими, но передумал, и заспешил к автобусной остановке.