— А ты по-другому одеваться не пробовала? — задумчиво спросил Эдуард, закончив осмотр Аниной внешности.
— Нет, — честно призналась она.
— Почему?
— Не пробовала и все.
Маленькая гордячка, с симпатией подумал Эдуард, не хочет признаваться, что денег ей хватает только на еду и это тряпье.
— Хочешь, бабок дам, — неожиданно предложил он. — Пальто себе купишь…
Аня вспыхнула и резко ответила:
— Не надо!
— Просто так, а не за то, о чем ты подумала, — с досадой протянул он. — В благодарность за заботу о матери…
— Все равно не надо. Пальто я себе на следующий год куплю сама.
— Как знаешь, — хмуро проговорил Эдик. — Только мой тебе совет, не отказывайся от помощи, когда ее предлагают искреннее… — Он остро глянул на нее, потом опустил глаза и привычно грубо бросил. — Приходи завтра к двенадцати на похороны. С ментами я договорился, тело сегодня отдадут…
— Я обязательно приду… Но, может, чем помочь?
— До завтра, — отрезал Эдуард, отворачиваясь к окну.
— До свидания, — прошептала Аня в ответ, но не ушла, а, помявшись в нерешительности, привычно робко попросила. — А можно мне взять что-нибудь на память?
Эдуард Петрович резко обернулся, его глаза горели, рот кривился. В этот миг он был страшен, он всегда становился отталкивающе злобным в минуты разочарования. А в данный момент он был жутко разочарован! Как же! Принял обычную попрошайку, аферистку, мародерку за честную девушку. Посчитал ее невинной, искренней, даже пальто ей хотел купить, старый дурень, а девка просто-напросто хотела поживиться: заграбастать пару антикварных штучек (Эдик, правда, ни одной пока не видел, но не сомневался, что они есть — мать всю жизнь собирала старинные вещи и не могла без них жить).
— Ну бери! — процедил он сквозь зубы, стараясь до поры сдержать свой гнев: ему было интересно узнать, где его мамаша устроила тайник.
Аня благодарно улыбнулась, быстро подошла к столу, бережно взяла с него толстую книгу в потрепанном перелете и, прижав ее к груди, вышла из квартиры.
День третий
Кладбищенские ворота были распахнуты, около них толпилась кучка неопрятных нищих, выклянчивающих подаяние у одиноких посетителей погоста. Это были жуткие люди: грязные, беззубые, пьяные, покалеченные, но не в Чеченской войне, в чем они пытались уверить прохожих, а в пьяных драках. Завидев хорошо одетую женщину, они кинулись к ней, протягивая свои черные в волдырях руки, и заныли на разные голоса. Лена попыталась обойти их, но не тут-то было, попрошайки встали стеной, преграждая дорогу. Мысленно выругавшись, она швырнула в самый центр зловонной кучи тел пачку десяток, после чего беспрепятственно прошла на кладбище.
Надеюсь, бомжи не смотрят телевизор, — подумала она, торопливо вывернув на одну из основных дорожек. Ей не хотелось, чтобы ее здесь видели, и не только бродяги, но и никто другой, потому что приходить на кладбище ей было не к чему. Ей и Алекс об этом сказал. Да и сама она это понимала, но ноги сами принесли ее сюда, так что ничего теперь не поделаешь…
Дорожка, тем временем, сделала плавный изгиб, и перед Лениным взором предстал ряд свежих могил, значит, ей сюда. Лена надвинула шляпу на глаза, погрузила лицо до самого носа в кольцо кашемирового шарфа, приподняла воротник (ей нужна была сто процентная уверенность в том, что ее не узнают ни одна живая душа) и только после этого вышла на открытое пространство.
В нескольких метрах от нее у разрытой могилы стоял гроб. Судя по всему, панихида уже закончилась, и с минуты на минуту должно было состояться погребение — Лена поняла это, видя с каким нетерпением могильщики постукивают лопатами по мерзлой земле. Рядом с гробом стояло всего четверо человек, и двоих из них она узнала: старуху Голицыну и Эдика, двое других: молодая бедно одетая женщина и элегантный мужчина были ей не знакомы…
Но того, кого она мечтала увидеть, среди них не было…
Господи, какая она дура! Почему ей пришло в голову, что именно сегодня она его встретит! Почему дала глупым мечтам заманить себя сюда… Почему позволила себе такую роскошь, как надежда… Дура, набитая дура, даром, что депутат!
Лена устало опустилась на заснеженную лавочку. Волнение, охватившее ее, мешало немедленно уйти.
Сережа! Именно так звали того, ради кого она рискнула появиться здесь. Сергей Отрадов — любовь всей ее жизни. Боже, как она его обожала! Как мучилась, когда он ее бросил. Так мучилась, что выскочила замуж за первого встречного, и еще хорошо, что этот встречный оказался прекрасным человеком, а будь на месте Алекса кто-то другой, тогда ей не осталось бы ничего другого, как только наложить на себя руки…
Познакомилась она с Сергеем в доме покойницы Элеоноры Новицкой много лет назад. Ей тогда было тридцать, ему cорок девять. Он только что ушел в отставку, вернулся с Дальнего Востока в Москву и пришел в гости к своей единоутробной сестре Линочке. Елена очень хорошо запомнила тот момент, когда Серж вошел в комнату, где, кроме хозяйки и самой Лены, была еще куча народу, запомнила, потому что она чуть не лишилась чувств, увидев этого мужчину — от внезапно вспыхнувшей любви у нее перехватило дыхание. Высокий статный военный в морской форме, с кортиком на поясе, с фуражкой в руке, он свел с ума не только ее — все женщины, присутствующие в комнате, в едином порыве возжелали этого красавца. Хотя, по большому счету, Сергея никто бы не назвал классически красивым, у него было обычное лицо: немного тяжеловатое, с крупным носом, чуть опущенными глазами. Единственное, что красило его, так это рот, будто созданный для поцелуев в засос, и густые волосы, на тот момент абсолютно седые… Но что-то в Сергее было такое, что волновало женщин, кружило им головы, заставляло трепетать. Сейчас бы сказали, что он был чертовски сексуален, но тогда целомудренно отмечали, что в нем есть изюминка…
Впрочем, до общего мнения Лене не было никакого дела. Даже если бы другие находили его уродливым, она все равно пошла бы за ним на край света. Оказалось, что она способная на такую всепоглощающую любовь… И для нее это стало полной неожиданностью! Ведь до этого она считала себя абсолютным сухарем, синим чулком, она занималась исключительно самообразованием: писала диссертацию, посещала всевозможные курсы, читала. За тридцать лет у нее не было ни одного серьезного романа. Да что там, у нее и несерьезного не было, потому что мужчины боялись подойти к ней с непристойным предложением, а пристойного делать не хотели — кому нужна жена, которая умнее мужа. Еще она была девственницей. И если раньше это ее совсем не смущало, то теперь показалось постыдным… А самым постыдным было то, что она умирала от желания. День и ночь она мечтала о том, как он возьмет ее, причем, обязательно на полу (из-за этих фантазий с ее лица не сходил стыдливый румянец — многие даже решили, что она заболела гриппом), хотя до этого считала себя фригидной. Да, раньше ее секс совсем не волновал, как она предполагала, из-за гинекологических проблем, а оказывается, ей просто не попадался достойный объект желания.
Мучилась она целый месяц, при этом регулярно встречаясь с Сергеем в доме Лины, распаляя себя этими встречами до неприличия. В итоге, не выдержала, затащила в ванну и… нет, не отдалась — призналась в любви. Он назвал ее милой девчушкой, погладил по головке, даже в нос чмокнул, а после преспокойно ушел. Но история на этом не закончилась.
Спустя три недели он сам затащил ее ванну, где под аккомпанемент льющейся из крана воды лишил девственности. Когда дефлорация была успешно завершена, Сергей признался в том, что Лена ему тоже очень нравилась, но он боялся отдаться чувству, потому что считал себя слишком для нее старым (…мне ведь уже сорок девять, девочка!).
Так начался их роман.
Встречались они урывками, потому что он был постоянно занят, а она боялась ему навязываться. Ленина любовь расцвела пышным цветом, Сергей к ней тоже прекрасно относился, конечно, не так страстно, как ей бы хотелось, но пожаловаться на его невнимание она тоже не могла.