— Вот и славно! Тогда у меня к тебе предложение. — Евины глаза сверкнули. — Выгодное!
— Если вы о подстаканниках, то их нет…
— Какие, на фиг, подстаканники? Ты чего, девочка, с катушек слетела? Я тебе о серьезных вещах… — Она зло махнула своей холеной пятерней. — Короче, вот что я предлагаю. Ты пока из квартиры выметываешься… На недельку, другую, а когда я тут все осмотрю, можешь вселяться обратно. Я даже обещаю, что не буду оспаривать завещание…
— Зачем вам это?
— А ты не понимаешь? — Ева досадливо поморщилась. — Мне не нужна эта халупа. И будки с сараями не нужны! Меня интересуют только фамильные драгоценности…
— А причем тут…
— Притом, что они спрятаны где-то в квартире. Но спрятаны так, что хрен найдешь… Может, придется линолеум поднимать, стены простукивать, но это не твоя беда — если что найду, ремонт тебе оплачу.
— А если не найдете?
— Найду, должна найти! — Ева носком сапога подцепила деревянный плинтус, рванула на себя, когда он оторвался, заглянула в образовавшуюся щель. — Одна пылища… Черт!
— Почему вы решили…
— Цацки тут, больше им деться некуда! Когда бабка от меня съехала, я все квартиру перерыла. Там ничего нет! Значит, она их забрала с собой… — Ева шмыгнула в кладовку, но тут же выскочила оттуда, отряхиваясь и чихая. — Блин, авгиевы конюшни, а не квартира! Работы не меньше чем на неделю, так что собирай манатки и выметывайся…
— Мне некуда выметываться, — растеряно проговорила Аня.
— Где-то ты раньше жила, вот и дуй туда!
И так Аню разозлил этот повелительный тон, что она грубо (оказывается, она и так может!) крикнула:
— Никуда я отсюда не уеду!
— Не хочешь, не надо, — неожиданно быстро согласилась Ева. — Тогда просто дай мне ключи, я буду сюда приходить днем, а ты можешь тут ночевать.
— Не получите вы никаких ключей, — тихо, но твердо сказала Аня. — И квартиру крушить я вам не дам. Бабуся не хотела, чтобы вы тут хозяйничали, по этому она свой дом мне и завещала…
— Дура, — выплюнула Ева, сощурив свои огромные синие глаза так, что они превратились в щелки. — Ты еще ничего не поняла… Старуха завещала все тебе, чтобы отомстить нам, своим родственникам! Ты всего лишь средство для достижения ее цели. А цель у нее была одна — после смерти показать нам кукиш!
— Бабуся меня любила, — еле сдерживая слезы, прошептала Аня.
— Любила, как же! Да ей было плевать на тебя! Как и на всех… Они никого жизни не любила! Для нее все мы были статистами!
— Уходите, — сипло выговорила Аня, — уходите отсюда, слышите?
— Значит, по-хорошему договориться ты не хочешь?
— Уходите, уходите, уходите… — как заведенная, твердила Аня.
Ева в сердцах выругалась и вылетела из квартиры.
Из-за закрывшейся двери послышались громкие надрывные рыдания.
День третий
Проснулась Лена в шесть утра — на целый час раньше обычного. Проснулась сама, не дождавшись звонка будильника, хотя раньше ее не могла добудиться даже любимая собака Дуля, которой иногда приспичивало в неурочный час.
Лена тихонько вылезла из кровати, стараясь не разбудить Алекса, прошлепала в кухню. Спящая у плиты Дульцинея тихонько гавкнула, завидев хозяйку, но тут же уткнула морду в лапы и засопела.
Что ж, раз даже собака не хочет мне составить компанию, значит, буду коротать время в одиночестве, — подумала Лена, включая чайник. Пока он закипал, она вяло размышляла о том, что не страдала бессонницей без малого двадцать лет, с тех пор, как вышла замуж за Алекса. До этого ее часто мучили страшные воспоминания, угрызения совести, приступы сумасшедшей любви, по этому она не могла спать, а только лежала с закрытыми глазами, орошая подушку слезами, но все изменилось, когда в ее постели обосновался Александр Бергман — он прогнул все тревоги и подарил Лене покой…
И вот все изменилось! Спокойной, размеренной жизни пришел конец! Ее опять стали мучить воспоминания, угрызения и приступы сумасшедшей любви…
— Леночка, — раздался за спиной сонный ото сна голос мужа. — Ты чего так рано?
Елена помрачнела — она не хотела сейчас разговаривать с Алексом, а тем более не хотела объяснять «чего она так рано»: правду она не скажет, а врать мужу она не привыкла.
— Иди ложись, — как можно мягче проговорила Лена, — я попью чаю и приду. — Она обернулась к мужу, стараясь улыбаться искренне, и добавила. — Честно— причестно!
— Что-то случилось? — встревожено спросил Алекс, подойдя вплотную к жене и заглянув ей в глаза.
— Все нормально, просто мне захотелось пить.
— Ленка, хватит темнить, я тебя сто лет знаю…
— Всего двадцать, не надо меня старить…
— Что слу-чи-лось? — по слогам произнес он, все больше хмурясь.
— Послушай, у меня умерла мать, я могу погрустить или нет? — довольно грубо воскликнула она.
— Ты из-за этого грустишь?
— Допустим.
— Так из-за этого или нет?
— Да, из-за этого.
— Точно?
— Это допрос? — нахмурилась Лена.
— Нет, это вопрос. Я спросил «точно»?
— Точно.
— Хорошо, — хмуро кивнул он. — А то я подумал…
— Что ты подумал?
— Не важно…
— Нет, ты скажи! — все больше кипятилась она, сама на себя удивляясь — за двадцать лет брака они ни разу серьезно не ссорились, и вот нате вам…
Алекс сдвинул брови, должно быть его тоже удивила Ленина вспышка, но он не стал заострять на этом внимание, а, выдержав томительную паузу, сказал:
— Я слышал, в столице объявился Серж Отрадов.
Лена внутренне содрогнулась, но внешне никак свого волнения не выдала — думская закалка позволила выдержать удар.
— И что из этого? — спокойно спросила она.
— Я решил, что ты… — он как-то затравленно на нее посмотрел и смешался.
— Что я с ним виделась?
Он сжал губы и кивнул.
— Где я могла с ним встретиться? Где? На похороны я не ходила, на оглашение завещания тоже! Где, Алекс?
— Мало ли…
— Господи, какая глупость! — выдохнула Лена.
— Нет, это не глупость… Это дурное предчувствие… — Алекс схватил жену за плечи и ощутимо встряхнул. — Обещай мне, что ты не будешь с ним встречаться, даже если он этого захочет! Обещай! Не ради меня, ради себя…
— Хватит, Алекс, мне больно…
— Это мне больно, — хрипло прошептал он, еще крепче хватая ее. — Мне! Двадцать лет я сражаюсь с призраком! Двадцать лет пытаюсь отстоять право на свою любовь… Я из кожи вон лезу, чтобы моя девочка больше не страдала! И что же? Только я начал верить в то, что нашему браку больше ничто не угрожает, как этот … этот…
— Нашему браку ничто не угрожает! — горячо зашептала Лена, причем, не понятно, кого она хотела своей горячностью обмануть: Алекса или себя. — Та моя любовь в прошлом! Я давным-давно перестрадала… Теперь у меня есть только ты…
Не известно, поверил ли ей Александр, но он перестал судорожно сжимать ее плечи, и лицо его уже не походило на маску.
— Хорошо, — кивнул он своей красивой головой. — Я тебе верю…
— Спасибо…
— Только запомни одно… — Он опять нахмурился, и около его губ появились скорбные складки. — Если я узнаю, что ты меня обманула… Я тебя не прощу!
— Алекс, перестань, пожалуйста! — взмолилась Лена.
— Ладно, разговор на больную тему закончен. — Он провел рукой по лицу, как бы стирая с него гримасу скорби, и мирно сказал. — Будем пить чай.
— С пирожными?
— Эх, была не была, с пирожными!
Лена немного фальшиво рассмеялась и достала из холодильника свои любимые эклеры. Поставив их на середину стола, она уселась напротив мужа, подперла кулаками подбородок и постаралась сосредоточиться на его лице. Красивом, холеном, безупречном лице, которое не будило в ее душе никакого восторга…
— Кстати, — встрепенулся Алекс, откусывая от эклера смачный кусок. — Почему ты в последнее время не берешь «Линкольн»?
— Что? — сипло переспросила Лена, замирая с занесенным над тарелкой пирожным.