Сергей замолчал, он не мог больше говорить, ком в горле стал таким огромным, что слова не могли прорваться через него — только всхлипы. Лена подала ему фужер с вином, заставила выпить. Немного полегчало: то ли от «Кокура», то ли от ее ласкового прикосновения.
Посидев немного с закрытыми глазами, Сергей продолжил.
— Я знаю, это противоестественно, любить сестру. Но я ничего не мог с собой поделать. Мы не росли вместе: когда я стал себя осознавать, она уже переехала к мужу, может, по этому я не воспринимал ее, как близкую родственницу… — Он глотнул еще вина, и на сей раз не для того, чтобы прочистить горло, просто захотелось ощутить во рту знакомую сладость вина: значит, начал успокаиваться. — Я выходил ее. И она опять ускользнула. Выскочила замуж сразу после войны. За генерала Новицкого. Родила сына. И опять ее замужество не продлилось долго — генерал застрелился, когда на него завели дело, не хотел жить с клеймом «враг народа» и подставлять свою семью… Лина очень страдала!
— По этому через год вышла замуж? — с сарказмом проговорила Лена.
— Она не могла без мужчин, уж такая она… Тем более, одна с ребенком на руках, жить не на что… Родители наши к тому времени умерли: мама от рака матки, отец от горя — его арестовали, осудили, сослали, на этапе он и скончался. Я был еще слишком юн, чтоб ей помочь, да и не приняла бы она помощи от младшего брата… Лина вышла замуж за твоего отца академика. И приняла тебя, грудную, как моя мать когда-то приняла ее… Она очень тебя любила!
— Я тоже так по началу думала. До тех пор, пока она не разрушила наши с тобой отношения! Теперь я понимаю, что она никогда меня не любила, просто ей нравилось строить из себя благородную женщину…
— Нет, ты не права, Лина обожала тебя. Даже больше, чем Эдика, потому что ты в чем-то повторила ее судьбу.
— Давай не будем спорить, — отрезала Лена, — рассказывай дальше. Я, правда, до сих пор не понимаю, каким образом твой рассказ может оправдать Элеонору…
— Сейчас поймешь, — заверил он. — Это случилось в пятьдесят восьмом. Мне двадцать девять, ей сорок три, я только перевелся с Дальнего Востока, где служил, в Москву. Я давно ее не видел, думал — разлюбил. Пришел к ней с визитом вежливости, увидел, обнял, понял — люблю, как прежде. Терзался ужасно. Начал пить. Трахал все, что в юбке. Не помогало. И в один из вечеров, когда мы сидели с ней за самоваром (я часто ночевал у вас), не выдержал. Во всем признался!
— И что она?
— Вышвырнула меня за порог… Но ты же знаешь, от меня не так просто отделаться. Я полгода за ней ходил, как собачонка, предугадывал все ее желания, заваливал цветами, мало того, совсем перестал пить и трахаться, чтоб поняла в искренности моих чувств. Я добился своего — она ответила мне взаимностью.
— Вы стали любовниками? — пришла в ужас Лена.
— Да, в полном смысле этого слова. То есть, не сексуальными партнерами, а именно любовниками, от слова «любовь»… Мы уезжали вдвоем на выходные, ставили палатку на берегу реки, сидели, обнявшись у костра, говорили обо всем и не о чем, занимались любовью… Иногда мы срывались в Питер, чтобы погулять по городу, не от кого не скрываясь, мы любили целоваться на Аничковом мосту, зная, что здесь нас вряд ли увидит кто-то из знакомых… Лине было трудно исчезать вот так, на несколько дней: у нее были дети, муж, но она изыскивала возможность — она полюбила меня так же страстно, как я любил ее…
— Господи, какая наивность! — зло выплюнула Елена. — Она всем своим мужикам давала понять, что они самые лучшие и неповторимые!
— Она любила меня, — твердо сказал Сергей. — Потому что решилась родить от меня ребенка.
— Что? — Переспросила Лена, она не поверила своим ушам. — Что ты сказал?
— Лина забеременела — не специально, так получилось — и приняла решение оставить ребенка. Подарить мне частичку себя, а себе взять частичку меня. Она не побоялась. Она знала, что ребенок может родиться ненормальным (мы же единокровные брат с сестрой), но надеялась на чудо. Как она говорила, дитя любви не может быть уродом. Она ошиблась! В пятьдесят девятом, летом, когда вы с Эдиком уехали на все лето в Коктебель, а твой отец улетел за границу, Лина родила дочь Полину. — Сергей сжал губы так, что они побелели, резко разомкнул их и добавил. — Поля родилась ненормальной. Это стало ясно сразу, как только она появилась на свет. У девочки была огромная голова, пустой взгляд, замедленная реакция, но Лина не хотела верить в то, что ее дочь идиотка, она надеялась, что у ребенка просто небольшое отставание в развитии и крупный череп… Но обследование показало, что наш ребенок олигофрен. Генетический урод. Вместо плода любви, получился плод инцеста…
— Что стало с девочкой?
— Она умерла, — тихо ответил Сергей.
— От чего?
— Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.
— Что же было дальше?
— Мы расстались. Нет не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил уехать обратно на Дальний Восток , я звал ее с собой, мы могли бы жить там, как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… — Сергей сжал пальцами виски. — Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты богом, по этому не можем быть вместе… Я понял ее, и больше никогда не пытался вернуть.
— Потом ты уехал на Дальний Восток?
— Да, и вернулся в Москву только в семьдесят девятом, когда вышел в отставку.
— Ты по-прежнему ее любил?
— Моя любовь к Лине — это не чувство, это крест, который я нес всю жизнь. Именно по этому, я сказал тебе, что она ее искалечила. У меня нет семьи, детей, мне некому оставить свои капиталы, и все это потому, что всю жизнь любил ее одну, а жениться без любви считал нечестным… — Он извиняющее улыбнулся. — Так что с тобой у нас ничего бы не вышло. Даже если бы меня не посадили. Ты мне очень нравилась, не буду скрывать, и я очень хотел тебя полюбить, но у меня не получалось… Именно по этому Лина так старалась разлучить нас. Не потому, что ревновала, не потому, что самодурка, вернее, не только по этому, главное — она знала, что я не смогу дать тебе того, о чем ты мечтала и чего на самом деле заслуживаешь…
— Но зачем было тебя сажать? Она же могла просто тебя попросить…
— Она умоляла меня оставить тебя в покое. Но тут я заупрямился. Впервые она зависела от меня, мне это нравилось. Я хотел отыграться за все жизнь! Решил показать, что плюю на нее, и чихать хотел на ее просьбы… Лине ничего не оставалось, как толкнуть в мои объятия свою приятельницу, а потом нашептать об этом ее мужу… И одному богу известно, чего ей стоило решиться на это, ведь она понимала, что ты ей этого не простишь… — Он тяжело вздохнул. — Я отсидел срок за нанесение тяжких телесных повреждений человеку. Семь лет! Но все это время я терзался не из-за того, что до полусмерти избил не в чем не повинного мужика, я казнил себя за то, что из-за своей глупости и мстительности я разбил любовь матери и дочери… Прости меня, Лена. За это, и за то, что так долго не решался обо всем тебе рассказать.